Читать книгу - "От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова"

— О Ворочкиной. А фамилии второй я не знаю: в одиннадцатых классах не работаю.

— А это плохо, что не знаете, — загадочно улыбается Светлана Максимовна, — а то, может, поразмыслили бы, прежде чем требовать наказания.

— И почему это? Может, она дочь какого-нибудь удельного князька?

— Да нет. Дочь новой сельской библиотекарши. А наш Василий Петрович с некоторого времени стал любителем художественной литературы.

— Ну и что из этого?

Светлана Максимовна подняла тонкие чёрные брови:

— Вы меня удивляете! Даже школьники уже знают, что Василий Петрович и… — Светлана Максимовна не успела закончить фразу: в учительскую вошёл Василий Петрович, наш директор.

Василия Петровича, совсем молодого мужчину (ему и сейчас ещё нет сорока), направили в нашу школу три года назад. Серьёзный, очень видный внешне и к тому же одинокий, он сразу же стал объектом чрезмерного внимания всех незамужних учительниц. Однако новый директор был со всеми одинаково вежлив, предупредителен, не скупился на комплименты, и только… Поговаривали, будто он уже был женат, но жена изменила ему, поэтому, дав себе зарок никогда больше не жениться, обманутый супруг уехал из города в нашу глушь. Постепенно все потенциальные невесты утратили надежду стать «первыми леди» школы и отступились. А вот Василий Петрович, оказывается…

Директор взглянул на часы:

— Я кратко. О главном. Из верных, хотя и неофициальных источников я получил информацию, что в следующем месяце в районе ожидается серьёзная проверка. Нашу школу, как самую крупную из сельских, проверка ни в коем случае не минет. Прежде всего, как вы знаете, будут смотреть документацию.

— Ой-ёй-ёй! — вздохнул Игорь Викторович, преподаватель истории. — Вот беда! Снова начнётся бумажная вакханалия!

Директор осуждающе покачал головой:

— А ваши документы, Игорь Викторович, я проверю лично, пристрастно и, уверяю вас, очень внимательно. Достаточно с меня прошлогоднего позора!

Учителя заулыбались, а Игорь Викторович, состроив нарочито виноватое лицо, начал рассматривать носы своих до блеска начищенных башмаков.

Наш историк, эрудит, оптимист, человек широких интересов и широкой души, почему-то всегда попадает в какое-нибудь смешное для посторонних и критическое для себя положение. Так, например, на курсах в области он начал перечислять своему соседу изъяны нового учебника по истории. Сосед же оказался автором того самого учебника. А недавно его жена, учительница начальных классов Тамара Олеговна, заглянув в кабинет мужа, застала его в весьма пикантной ситуации: Игорь Викторович стоял на коленях перед биологичкой Аллой Ивановной. У Тамары Олеговны от обиды даже дух заняло: он изменил ей! Да с кем?! С этой старой толстухой?! (Алле Ивановне было аж… тридцать пять лет!)

Можете себе представить, сколько усилий надо было приложить «изменщику», чтобы чрезмерно ревнивая Тамара Олеговна поверила, что на самом деле её муж не в любви объяснялся Алле Ивановне, а всего лишь демонстрировал ей очень действенное упражнение от боли в коленных суставах.

А позор, о котором упомянул директор, заключался в следующем.

Мы решили избрать Игоря Викторовича постоянным секретарём педсоветов. «Никто так подробно и точно, как вы, не сумеет записать любое выступление!», «И почерк у вас хороший!», «Литературные способности на должном уровне!» — наперебой льстили мы историку, втайне думая: «Только бы не меня!»

Избрали единогласно. Сказать, что Игорь Викторович был в восторге от возложенной на него обязанности, означало бы сказать неправду: молодой учитель терпеть не мог «канцелярской писанины». Но мы с искренней радостью и огромным облегчением поздравили его и тут же усадили за стол писать первый свой протокол (кстати, и последний). Игорь Викторович писал старательно и подробно. Записал даже ссору, которая неожиданно вспыхнула между физичкой и математичкой. Со всеми особенностями их словарного запаса и дикции. Сам Игорь Викторович позже клялся, что писал «для себя», на черновик, чтобы потом переписать всё надлежащим образом. Он же не думал, что в таком первозданном виде протокол попадёт в руки инспектора РОО!

— Но ведь правду же Игорь Викторович сказал: настоящая бумажная вакханалия! — воскликнула учительница английского языка. — Нам ведь скоро детей некогда будет учить из-за этих бумаг! Ну, сами подумайте: планы календарные, планы воспитательные, планы по самообразованию, планы развития кабинетов, планы работы с отстающими… А отчёты? А дневники классного руководителя? Наша секретарша говорила, что за каких-то полтора месяца через её руки прошло около двух тысяч бумаг, составленных учителями! В школе специально задействованы два компьютера и ксерокс. Мы не успеваем сдавать деньги на краску.

— Дорогие мои коллеги! — в голосе директора зазвенела сталь. — Мы с вами государственные люди, поэтому должны аккуратно выполнять все требования наших руководящих органов. Кому не нравится, пусть ищет себе другое место работы! Ещё раз повторяю: прежде всего будут смотреть документацию. О качестве нашей с вами работы будут судить именно по ней. Подробно о подготовке к проверке поговорим на производственном совещании. А сейчас — по урокам! После шестого провести соответствующие беседы со своими классами.

Из учительской все выходили с грустными, озабоченными лицами.

Меня остановила завуч Ирина Степановна:

— Лариса Михайловна, с Милюковой и Верочкиной я поговорю сегодня же. Скорее всего, они просто не понимают, что так шутить нельзя.

— В их возрасте пора бы понимать, где шутка, а где кощунство.

— Да не стоит так брать к сердцу! От этого все наши болезни. Давайте будем воспринимать всё более спокойно. Ну такие вот они, сегодняшние наши дети! Какая-то нравственная глухота у многих из них. Но, мне кажется, таких уже нельзя переделать.

«Как и меня», — мысленно добавила я и положила на стол стопку ученических тетрадей: у меня в запасе оставался ещё целый час свободного времени.

А на перерыве ко мне прибежала молодая «русица» Нина Васильевна:

— Я больше не могу и не хочу работать в вашем классе! Это же не дети, а монстры какие-то! Особенно этот умник Белецкий. Прошлый раз я его простила, но, наверное, зря. Вот, полюбуйтесь! Это лежало на моём столе, когда зашла в класс. Никто, кроме Белецкого, не мог это сделать. Он же, ко всему прочему, у вас ещё и поэт!

Ох, беда мне с моим «элитным» десятым «А»! То один, то другой учитель говорит, что я необъективна по отношению к своим воспитанникам, что захваливаю их, либеральничаю с ними, а они этим пользуются: мудрствуют, задают учителям каверзные вопросы, делают уточнения и поправки во время объяснения.

Лично я ничего плохого в этом не вижу: пусть думают, ищут, сомневаются. Никогда ни в чём не сомневаются только… сами знаете кто. Вот поэтому делаю вид, будто не замечаю, как тот или