Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

что Европейское сообщество было детищем технократов, соответствовало его собственному стилю президентской политики – он почти не информировал бундестаг о ходе переговоров, приведших к подписанию Римских договоров 1957 года. Как ясно видно из первоначального названия, ЕЭС было “экономическим сообществом” – демократия, права человека и оборона еще не были центральными проблемами и действительно имели более сильных сторонников в Совете Европы и Западноевропейском союзе, у которых были свои парламентские ассамблеи. Точно так же наднациональную власть держали в рамках. За высшим руководством ЕОУС следил Совет министров, состоящий из национальных делегатов. У ЕЭC также будет своя собственная исполнительная комиссия и даже парламентская ассамблея, но она не будет избрана и не получит никаких полномочий, кроме вынесения рекомендаций. В своих нападках на “чудовище Франкенштейна” Шарль де Голль, а позже Маргарет Тэтчер сильно преувеличивали довольно ограниченную передачу власти Брюсселю. Когда национальные интересы правительств оказывались под угрозой, те навязывали всем свою собственную волю.

В 1958 году ЕОУС столкнулось с проблемой огромного количества неиспользованных запасов угля из-за падения спроса в Европе и притока дешевого газа и нефти и даже более дешевого угля из Соединенных Штатов. Шахты пришлось закрыть, начались забастовки. Высший руководящий орган призвал членов совместно бороться с кризисом. Вместо этого правительство Германии предоставило специальные скидки на свой уголь и установило тарифы на американский импорт. Вице-президент Высшего руководящего органа, бельгиец Альбер Коппе, обвинил Германию в “демпинге”. Что бы это ни было, это определенно не соответствовало духу общего рынка98. Европейские законы также не применялись автоматически внутри страны. В 1974 году Конституционный суд Германии заявил о своем праве отменять положения, если они противоречат Основному закону. Лишь в 1986 году он признал, что Европейский суд соответствует немецким стандартам и что отдельная проверка больше не требуется.

Рост Европейского сообщества в эти годы, безусловно, был выдающимся, особенно благодаря Единой сельскохозяйственной политике, а чем больше общий рынок и чем больше свободы передвижения, тем больше правил, положений и встреч. По мере увеличения числа европейских комитетов увеличивалось и число входивших в них национальных экспертов и лоббистов. Государственным чиновникам пришлось научиться исполнять европейские директивы у себя дома. Результатом стало усиление сотрудничества между Брюсселем и государствами-членами, а не создание наднациональной империи. Для такой страны, как Германия, с ее собственной мощной государственной традицией, эффект был глубоким. Государственные служащие были европеизированы. К началу 1990-х годов каждый пятый чиновник федерального министерства также состоял в группе ЕС. Мышление с точки зрения государств теперь требовало от них смотреть на вещи с европейской, а не только с немецкой позиции; время покажет, удастся ли гражданам и политикам сделать то же самое в европейский кризис674.

Каждый шаг, предпринимаемый Европейским сообществом, уводил прочь от народного энтузиазма по поводу единой Европы, охватившего континент после войны. Пророки говорили на многих языках. В 1946 году Уинстон Черчилль призвал к созданию “Соединенных Штатов Европы”, что в основном означало сотрудничество между странами, но простиравшееся лишь до берегов Ла-Манша; в конце концов, Британия все еще была империей. Более амбициозными были многочисленные федералисты, которые считали подлинный союз без границ единственным гарантом мира и демократии. Неудивительно, что именно антифашисты, носившие шрамы тоталитарной государственной власти, оказались в авангарде движения, стремящегося навсегда преодолеть национальное государство. Первым президентом немецкой секции Союза европейских федералистов был Ойген Когон, узник Бухенвальда.

Хотя опросы в двух городах Западной Германии в 1947 году показали, что 96 % жителей высказываются за отмену политических и экономических границ, федерализм никогда не был массовым движением. В 1951 году немецкие отделения насчитывали 10 тысяч членов, в основном – представителей образованного среднего класса. Недостаток численности они компенсировали общественной деятельностью. Организовывались митинги, показы фильмов и рекламные акции. В 1950 году несколько сотен молодых людей разрушили посты на пограничном переходе с Францией. Через два года передвижную выставку “Европа зовет” посетило более миллиона человек. Европа, о которой они мечтали, была демократической, единой и большой – некоторые федералисты хотели расширить ее вплоть до Урала. Другими словами, это было все то, чем развивающееся Европейское сообщество не было. ЕОУС и ЕЭС были созданы для граждан, а не гражданами; прямых выборов в Европейский парламент пришлось ждать до 1979 года, и даже тогда у парламента было немного рычагов воздействия на исполнительную власть.

Вместо того чтобы взрастить “третью силу”, которая предложила бы спасение одновременно от коммунистической Москвы и капиталистического Вашингтона, холодная война углубила раскол на континенте. В 1952 году ЦРУ, которое до сих пор финансировало федералистов, перекрыло кран. У больше не имеющих средств федералистов даже описали мебель в их франкфуртской штаб-квартире.

Федералисты перегруппировались, но, что характерно, под руководством банкира Карла фон Оппенгейма. Европейская идея теперь циркулировала в торговых палатах, а не на городских площадях, по крайней мере в Германии. Немецкие федералисты не имели ничего общего с планом итальянца Альтьеро Спинелли по обходу парламентов и мобилизации Народного конгресса, чтобы потребовать европейскую конституцию. Они утверждали, что все было чистым самообманом: “толпы [Masse], мыслящей по-европейски, не существует”100. Общественная деятельность свелась к семинарам для школьных учителей. Те, кто в начале 1950-х годов надеялся, что ЕОУС каким-то образом послужит зародышем большего союза, к концу десятилетия в значительной степени разочаровались. Франко-германское примирение было немалым достижением, но мечта о более тесном союзе во внешней политике и безопасности казалась дальше, чем когда-либо; предполагавшееся в 1954 году Европейское оборонительное сообщество не состоялось по вине Франции. Двигатель европейской интеграции начал давать сбои.

Европейским сообществом восхищались технократы, сталелитейные магнаты и фермеры. Широкая же публика почти не обращала на него внимания. По данным опроса 1958 года, только каждый четвертый западный немец знал что-то о подписании Римских договоров. Каждый второй хотя бы слышал об “общем рынке”. Как и их соседи по клубу шести, западные немцы в целом выступали за “европейскую интеграцию”. В 1962 году примерно двое из трех поддерживали свободное перемещение товаров, рабочей силы и бизнеса, а также общую внешнюю политику – немного опережая французов и немного отставая от голландцев. В то же время большинство немцев (как и большинство французов) не смогли вспомнить ни одного конкретного достижения Европейского сообщества101. И это несмотря на то, что немецкая экономика получала огромную выгоду от европейской интеграции. В конце 1960-х годов только трети удалось назвать шесть государств-членов, в то время как практически каждый знал имена четверки “Битлз”.

Для большинства граждан путешествия и поп-музыка формировали понимание европейского единства в большей степени, чем общий рынок угля и стали. В письмах своему пропавшему сыну-пилоту, которые мы уже цитировали