Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

преувеличивать. Одни столкновения напоминали борьбу Давида с Голиафом, например, из-за хранилища ядерных отходов в Горлебене. Однако в других случаях протест перерастал в диалог. Не все протестующие были категорически против ядерной энергетики; некоторые хотели только изменений, чтобы защитить местные рабочие места, реки и безопасность88. Несколько земель отреагировали на требования большей демократии, предоставив гражданам большее право голоса в местных делах. В земле Рейнланд-Пфальц граждане в 1973 году добились права на рассмотрение их петиций муниципальным советом (Gemeinderat) при условии, что они заручились поддержкой от 2 до 5 % местного населения, в зависимости от размера города. В Баварии в аналогичных ситуациях для обсуждения поднятых проблем мэры были обязаны созвать гражданское собрание (Bürgerversammlung)89.

Парадоксальным образом на уровне деревни именно государство мобилизовало жителей для более активного участия в жизни общества с помощью кампании “Наша деревня станет красивее”. Первоначальная идея восходила к нацистским представлениям о формировании Volk посредством формирования ландшафта. В течение 1960-х годов власти смирились с тем фактом, что традиционная крестьянская деревня исчезла навсегда. Новой целью было привнести в нее современные комфорт и удобство. Жителей призвали сделать свой вклад и построить новые школы, дороги и деревенские зеленые насаждения. В гессенской деревне Альтенбуршла с населением 500 человек местные жители в 1959 году добровольно посвятили 17 тысяч часов ремонту домов и посадке деревьев и роз. В следующие два десятилетия в этих общественных соревнованиях приняли участие более 40 тысяч деревень90.

Возможно, состоятельные американцы, как выразился политолог Роберт Патнэм, с середины 1960-х годов все чаще и “играли в боулинг в одиночку”, но состоятельные немцы были активными участниками сообществ91. Провинциальные клубы и ассоциации процветали. В Штайнхаузене в Вестфалии, с населением чуть более 3 тысяч человек, в стрелковом клубе было 250 активных членов в 1950 году, 700 – в 1981-м и 1006 – в 1992-м. По всей Западной Германии стрелковые клубы насчитывали миллион членов. Маленькие города наслаждались консервативной эмансипацией. В 1967 году в Штрасдорфе, к востоку от Штутгарта, женщины основали первую женскую стрелковую команду. В других местах протесты привели к тому, что женщины наконец получили места на ежегодном банкете и в комитете клуба. Социальные танцы пали жертвой телевидения, но взамен клубы расширили набор предлагаемых активностей, включив в него зарубежные путешествия, музыку и переработку отходов. В Штрасдорфе величайшим событием 1960-х годов был ежегодный фестиваль забоя свиней. К 1980-м годам члены клуба были заняты сбором мусора и вместе ездили в Антиб на Лазурном берегу. Молодежные секции познакомили новое поколение с местными песнями и обычаями. Не было недостатка в молодых мужчинах и женщинах, вступавших в добровольные пожарные отряды, которые, помимо тушения пожаров, подавали пример практического самоуправления и участвовали во всем: от транспортировки тяжелобольных до монтажа рождественских гирлянд92.

Изменение ценностей

Гражданские инициативы одновременно отражали и подкрепляли идею о том, как отдельные западногерманские граждане должны были брать свою жизнь в свои руки. Вместо того чтобы институции указывали людям, что делать, люди все чаще сами решали, как они хотят жить, работать и любить. Ключевым словом, повторявшимся снова и снова, было “сам”: самопомощь, самосовершенствование и самоопределение шли рука об руку. Эта новая ориентация привела к материальной трансформации, которая затронула почти все аспекты жизни. В 1960-е и 1970-е годы одновременно наблюдалось расширение досуга, образования, гибкого графика работы, СМИ и мобильности. В 1967 году была введена пятидневная рабочая неделя. К этому времени в каждой второй семье был автомобиль и практически во всех – телевизор. Число студентов в университетах между 1960 и 1980 годом выросло в четыре раза, превысив миллион человек93. Западная Германия была индустриальным обществом, превращающимся в общество знаний.

То, что в эти годы Западная Германия претерпела “изменение ценностей”, не подлежит сомнению. Вызывают вопросы его характер и направление. По мнению американского социолога Рональда Инглхарта, в 1960-е годы в развитых странах Запада произошел переход от “материальных” ценностей к “постматериальным”, в результате которого западные общества перешли от дефицита к изобилию, а молодежь обратилась к экологическим проблемам и большей свободе. Но с этим тезисом множество проблем. “Постматериальные” ценности – не привилегия богатых обществ. Так, энвайронментализм вырос из экологических движений, которые столетием ранее уже были популярны в Германии и других странах. И наоборот, больший материальный комфорт привел к тому, что некоторые стали ценить материальную безопасность больше, а не меньше. Было бы ошибкой рассматривать ценности как игру с нулевой суммой и предполагать, что “традиционные” ценности просто сменяются “постматериальными”. В 1960–1970-е годы появлялись как гедонисты, так и критики экономического роста и потребления. Часто оплакиваемый “упадок ценностей” (Werteverfall) на самом деле был реконфигурацией, при которой одни ценности исчезали, а другие сохранялись, но в сочетании с новыми. Наглядный пример этого – изменения в образовательных идеалах. В течение десятилетия после 1964 года все больше и больше родителей стремились к тому, чтобы их дети были независимыми и развивали собственную свободную волю, и все меньше желали воспитать в них послушание и почтение. В то же время все большей поддержкой пользовались трудолюбие и порядок.

Немцы жаждали самосовершенствования и долга. Хотя в авангарде перемен была молодежь, новый плюрализм ценностей достигал и старшего поколения94.

Если изменение ценностей было амбивалентным, то таким было и его влияние на демократию. Опросы не показывают роста постматериальных предпочтений в 1970-х и начале 1980-х годов. Поддержка демократии участия не привела к тому, что парламентскую демократию или государство стали уважать меньше. Призывы к большей самопомощи и ответственности должны были конкурировать с расширяющимся государством всеобщего благосостояния, которое часто следовало противоположной логике. Важно помнить, что, несмотря на впечатляющую численность и достойные цели, гражданские инициативы в конечном счете были делом меньшинства. Массовые активисты нашли политическое пристанище в “постматериальной” Партии зеленых, но большинство их соседей стремились к материальной безопасности и ограничивали свое участие в политике голосованием на всеобщих выборах.

“Что такое немец сегодня?” – спрашивала в 1982 году семейный социолог Хельге Просс. Она была среди молодых немцев, посетивших Соединенные Штаты после войны. Позже она работала помощницей бывших эмигрантов Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно в их Франкфуртской школе социальных исследований. В 1981 году Просс вернулась в Америку, чтобы читать в колледже лекции, посвященные этому же вопросу. Она объясняла, чего немцы хотят больше всего на свете – жизни в мире и порядке. Порядок занял место нации и церкви. Частично это было реакцией на войну, частично – на существовавшую теперь разветвленную систему здравоохранения и соцобеспечения, которая приучила людей к культуре безопасности.