Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

soll schöner warden”) и чтобы “Наши города стали краше, присоединяйтесь!” (“Schöner unsere Städte, Mach mit!”), а также чтобы очистить парки и газоны (Parkaktiv); проводились “недели социалистической национальной культуры”. Как и на западе, защита птиц и лесов опиралась на провинциальную гордость своим Heimat; районный защитник природы нередко был также главой местного Heimat-музея. Добровольцами не обязательно двигала забота об окружающей среде – некоторые просто хотели украсить свою деревню или, если уж на то пошло, свой дом. Помощь также не всегда была добровольной. В одном районе города Зоннеберг (Тюрингия) местным активистам пришлось вступить в “дискуссию” (Aussprache) с каждым домовладельцем, чтобы заставить их сделать то, что их просили, и “присоединиться”. Тем не менее широкое участие в эти годы было действительно впечатляющим. Мероприятия охватывали около 40 тысяч деревень. В 1972 году жители Гарбова пообещали посадить 2300 кустарников. В Кальбе, на реке Заале, недалеко от Магдебурга, члены рыболовного клуба вместе с бригадами с местных предприятий пожертвовали 4 тысячи часов своего труда, чтобы превратить бывшую свалку в местную зону отдыха. Школьники проходили программу изучения природы. Юные пионеры (от шести до десяти лет) коллекционировали марки с изображением охраняемых растений и животных, пионеры Тельмана (от десяти до тринадцати лет) сажали деревья и собирали желуди и каштаны для кабанов и оленей, а в восьмом классе узнавали о важности чистого воздуха и почвы для здоровья человека54.

В 1960-е годы природа не совсем процветала: промышленность, сельское хозяйство и туристы оставляли свой след – но у нее были защитники, и была надежда, что при мудром планировании можно будет построить более чистое будущее. К концу 1960-х годов в ГДР насчитывалось более шестисот заповедников. На ландшафтных конгрессах делегаты открыто говорили о проблемах охраны природы55. Исследователи предоставили превосходные данные о загрязнении дымом, которые хотя и не устранили его, но, по крайней мере, заставили Совет министров установить потолок выбросов. Отдавая предпочтение меньшим затратам и меньшему выпуску, большей эффективности и меньшему количеству отходов, “новая экономическая система” Вальтера Ульбрихта содержала элементы экономики замкнутого цикла. Ни одна часть системы планирования не должна была производить за счет другой. Хотя за выбросы не взималась плата, этот принцип все же придавал природе некоторую ценность и предлагал компенсацию. В 1966 году государственное лесное хозяйство выставило находящемуся неподалеку государственному электрохимическому предприятию в Биттерфельде счет на 7 миллионов марок за ущерб, нанесенный деревьям; расчет был предоставлен Институтом химии растений с явной ссылкой к “новой экономической системе”56.

Фильм, снятый к социалистической неделе 1972 года, носил название “Мы и наша окружающая среда”. Но к моменту его показа атмосфера кардинально изменилась. В мае 1971 года Хонеккер занял место Ульбрихта, и для окружающей среды, как и для всего остального в ГДР, это стало поворотным моментом. Хонеккер отказался от “системы” и сделал более высокий уровень жизни новым telos. Лучшие дома, больше машин и кур на тарелке привели к бетонным пригородам, асфальтированным дорогам и промышленному сельскому хозяйству. Там, где природа мешала, ее пускали под каток.

В конце 1960-х годов Ульбрихт смог извлечь выгоду из искусственно удешевленной советской нефти – ископаемого топлива, которое, хотя и далеко от чистого, было менее грязным и более эффективным, чем отечественный бурый уголь. Это также давало ГДР возможность заработать драгоценную твердую валюту, перерабатывая сырую нефть в бензин и мазут и продавая ее с прибылью, в том числе в Западную Германию. При Хонеккере это везение закончилось, поскольку более высокий уровень жизни требовал больше энергии как раз тогда, когда цены на нее взлетели. В 1975 году в ГДР случился нефтяной кризис, когда СССР начал поднимать цены на свое черное золото. К 1980 году баррель советской нефти стоил ГДР в три раза дороже, чем десятью годами ранее. Режим обещал больше товаров и удобств, когда нефть еще была дешевой. Не имея возможности платить за драгоценное иностранное топливо, ГДР оказалась пленницей своей геологической судьбы, а это означало бурый уголь – когда пала стена, 83 % всей электроэнергии производилось из него (в Западной Германии каменный и бурый уголь вместе давали только 48 %). ГДР возлагала большие надежды на атомную энергетику, но сумела построить лишь два реактора57. Один из парадоксов истории заключался в том, что Ангела Меркель, канцлер, стоявшая у руля в период с 2005 по 2021 год, когда Германия все больше привязывала себя к российскому газу, нефти и углю, сама пережила годы правления Хонеккера и видела, как быстро топливо из Советского Союза может превратиться из благословения в проклятие.

Защита окружающей среды обратилась в дым. Меньше нефти означало копать глубже в поисках угля. Импорт нефти с 1970-го по середину 1980-х годов упал на две трети, а потребление бурого угля выросло на четверть. Огромные открытые разработки Эспенхайна подкапывались под Лейпциг, а шахты Лужицы приближались к городу Циттау, на польско-чешской границе. Дюжина небольших городов была поглощена. В 1980-х годах жители Лейпцига вдыхали в пять раз больше SO2, чем жители Рура, промышленного центра Западной Германии. Короче говоря, в ГДР действительно произошел собственный энергетический переход: от одного плохого ископаемого топлива к другому, еще худшему59.

При свете

Восточная Германия почти постоянно находилась на грани дефицита энергии. У государств есть три основных возможности сократить разрыв между предложением и спросом на электроэнергию: они могут производить энергию более эффективно, сохранять ее или пробовать распределять использование электроэнергии днем и ночью, чтобы снизить спрос в часы пик. ГДР потерпела неудачу во всех трех случаях. Если демонтаж оборудования советскими войсками в счет репараций и нехватка материалов и квалифицированного персонала вызывали трудности с самого начала, то соблазн дешевой нефти еще больше усугубил их. ГДР позволила своим существующим угольным шахтам и электростанциям обветшать. Когда поток нефти иссяк, стране пришлось прибегнуть к помощи старых хлипких заводов, которые работали от одной поломки до другой: “Havarie” (авария) – ключевое слово в официальных отчетах. К 1985 году возраст большинства электростанций составлял не менее пятнадцати лет, они производили больше дыма и меньше электричества, чем новые; на каждый выработанный киловатт-час уходило на треть больше бурого угля, чем на современной электростанции на западе60.

Между тем энергосбережение сдерживалось политическими императивами. Веерные отключения электроэнергии были одной из причин обиды, которая настроила народ против режима в 1953 году. Лидеры усвоили урок. “Новый курс” испробовал все, чтобы свет оставался включенным, хотя проблема вечернего пика по-прежнему была головной болью и иногда делала отключения электроэнергии неизбежными61. Были призывы экономить электроэнергию – кампания “100 ватт” побуждала людей