Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

товар, что означает Gleichschaltung [нацистскую тотальную координацию общества] и эксплуатацию”. Людей призывали “гасить свечи” на Рождество, “подумать об убожестве” своей жизни и “объединиться в сопротивлении” таким потребительским ритуалам45.

Вскоре акция приняла жестокий характер. Радикальный художник Дитер Кунцельманн стал главным провокатором первой коммуны Берлина. Будучи сыном директора сберегательного банка, Кунцельманн знал слабые места буржуазного общества. Одно из них – секс, другое – коммерция. В 1962 году он и его коллеги-художники по ситуационистской группе Spur (“След”) были осуждены за богохульство и порнографию. В 1968 году, через год после того, как триста человек погибли в результате случайного пожара в универмаге в Брюсселе, Kommune I спрашивала: “Когда же сгорят берлинские универмаги?” Настоящие зажигательные бомбы взорвались в универмаге Франкфурта, хотя никто и не пострадал. Среди арестованных были Андреас Баадер и Гудрун Энслин, которые основали террористическую “Фракцию Красной армии”. “Потребительство терроризирует вас, мы терроризируем товары” – таково было их оправдание46. Война против Konsumterror и американского империализма распространилась на сионизм и евреев. 9 ноября 1969 года, в годовщину Kristallnacht – погрома 1938 года, была заложена бомба замедленного действия, чтобы взорвать еврейский общинный центр в Берлине. Сотни людей были спасены благодаря устаревшему детонатору. Ответственность за нападение взяла на себя группировка “Черные крысы”. Ее лидером был Кунцельманн. Инцидент не привел к судебному преследованию. Однако в следующем году Кунцельманна приговорили к трем годам тюремного заключения за нападение с “коктейлем Молотова” на виллу берлинского журналиста.

Богатство беспокоило больше, чем экстремисты. В 1962 году, через полгода после возведения Берлинской стены, чувствительный девятнадцатилетний школьник записал в дневнике: “Наше политическое мышление разрушается ужасной борьбой за золотого тельца”. В приближающейся войне с “красными” какой “прок от всего технического прогресса, если мы гнием духовно? Наш век – век излишеств”47. Девять лет спустя школьный журнал в Билефельде поместил на обложке изображение обнаженного мужчины, привязанного к телевизору, рядом стоял мальчик с автоматом. У фото было название “Konsum KZ [концлагерь]: прибыль от манипулирования досугом”. Статьи в журнале критиковали коммерческую рок-музыку и манипуляции модной индустрии. Отчеты о “третьем мире” и слова Че Гевары задавали контекст для немецкого изобилия48. На своих конференциях молодые реформаторски настроенные христианские демократы также предупреждали, что чрезмерное потребление загрязняет воздух и разрушает города частными автомобилями и торговыми центрами. Реклама была ориентирована на имидж, а не на продукт. Список виновных (Schuld) был длинным, его возглавлял универмаг “Вертхайм” и его рог изобилия – продуктовый зал, переполненный 8 тысячами товаров49. Подобные сетования получили новый импульс в докладе Римского клуба о “пределах роста”, опубликованном в следующем, 1972 году, что совпало по времени с открытием в Мюнхене первого в Западной Германии “Макдональдса”.

Беспокойство по поводу богатства не означало, что люди стали потреблять меньше, – наоборот. Образованные и обеспеченные современники осуждали материалистические “массы”, но редко обращали критику на самих себя. Когда hoi polloi расстилали свои полотенца на Коста-Брава, это был потребительский подход. Когда образованный Bürger или радикальные студенты ехали в Италию на прожорливом “мерседесе”, это была Kultur и самопознание. Сосредоточившись на эстетическом характере личности, критически настроенные элиты одновременно утверждали свое отличие от “масс” и затушевывали собственные материальные аппетиты. На самом деле взыскательный вкус пришел с появлением большего количества автомобилей, большего количества авиарейсов и более просторных домов; в 1971 году, например, топ-менеджеры и государственные служащие ездили в отпуск в два раза чаще, чем рабочие50. Яростные противники Konsumterror были столь же непоследовательны. Террорист Баадер любил быстрые роскошные автомобили и в итоге был арестован за рулем эксклюзивной “исо-ривольта”. Переезд в коммуну не означал автоматически, что делятся большим, а потребляют меньше. Исследование, проведенное в 1974 году, показало, что в коммунах было больше телевизоров, стереосистем, стиральных и сушильных машин, чем в других домохозяйствах, – возле одной из коммун было припарковано три личных автомобиля51. Короче говоря, совесть Германии, возможно, и была нечиста, но сама страна по-прежнему оставалась в значительной степени обществом потребления.

В результате экономического чуда реальная заработная плата отставала от роста, но тем не менее все равно быстро увеличивалась, и это расширяло спрос на все: от автомобилей и телевизоров до губной помады и спиртных напитков. Норма сбережений выросла всего до 12 %, и это оставляло много возможностей для расходов. “Не так давно было достаточно игристого вина, – писал один молодой сержант, – но сегодня на столе должно быть шампанское”. Никто, жаловался он в 1963 году, больше не делает подарки на день рождения своими руками52.

Такая ностальгия удобно игнорировала долгосрочные тенденции. Культура потребления не была внезапным американским вторжением в страну скромных, самодостаточных людей. В кайзеровской Германии были универмаги. До этого в магазинах мануфактуры проводились распродажи и были скидки. Досуг и развлечения стали источниками самореализации задолго до 1960-х годов, как это показывают женские дневники53. Идеализированная трудовая этика была не более чем идеалом. Уже в 1929 году исследование среди молодых рабочих показало, что половина из них рассматривает работу как “принуждение” (Zwang), а еще четверть – просто как средство “выдвинуться”. Двадцать четыре года спустя, когда экономическое чудо едва началось, другое исследование пришло к выводу, что “радость от работы или смысл жизни как стимул для работы, безотносительно зарабатывания денег и комфортной жизни, не фигурируют в ответах респондентов”54. Одной из причин, по которой последовавшее за этим товарное цунами так легко пронеслось по стране, было то, что моральная защита от наводнения уже была в значительной степени смыта.

В 1960-е годы расходы на косметику увеличились более чем в три раза, и к концу десятилетия женщины в Мюнхене и Франкфурте использовали столько же губной помады и подводки для глаз, сколько в Париже и Лондоне. Немецкие тинэйджеры следовали по пятам за американскими собратьями со своей особой музыкой и модой. “Подростковая ярмарка” в Дюссельдорфе в 1969 году собрала 300 тысяч из них всего за неделю – немецкие певцы теперь делили сцену с The Small Faces; два месяца спустя Pink Floyd и Fleetwood Mac произвели фурор в Эссене55. Вопреки неомарксистской антиутопии все большего единообразия и неподлинности, потребительская культура диверсифицировалась на сегменты и субкультуры, которые предлагали новые идентичности и новый опыт – фиксация на отчуждении труда сделала марксистов слепыми к освободительному использованию вещей в процессе самоопределения.

“Зеленые” добавили новую экологическую критику, но едва ли обуздали тягу к большему. Между 1965 и 1975 годами количество автомобилей увеличилось вдвое – с 10 до 20 миллионов; к 1989 году оно достигло 31 миллиона, приблизительно одна машина на двоих. Падение