Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

В начале 1950-х годов все партии, включая либералов и христианских демократов, продвигали совместное владение фирмами как способ предоставления гражданам доли в создании богатства. Понятно, что фирмы, как и многие профсоюзы, не были заинтересованы в этом. Специальные налоговые льготы для вкладчиков предлагали альтернативный путь создания активов; депозиты в строительных обществах пользовались налоговыми льготами с 1934 года. С конца 1950-х годов ряд мер поощрял людей откладывать деньги на дом или создавать будущее богатство; акции Volkswagen стали доступны в 1960 году. Сотрудники могли попросить свою фирму перевести до 312 немецких марок из своей ежемесячной заработной платы в сберегательную кассу или строительное общество без вычета социального страхования; в 1970 году эта сумма была увеличена вдвое. Выдавались субсидии на строительство дома. В общей сложности эти схемы принесли 128 миллиардов немецких марок “экономии на строительстве” (Bau-Sparen) в период с 1950 по 1974 год, что обошлось государству в 37 миллиардов немецких марок (1950–1974)36.

Зачем государству, не славящемуся своей щедростью, так легко раздавать столько денег? Поощрение сбережений частично объяснялось привлечением капитала для промышленности. Речь шла также об особом идеале хорошего общества: справедливости, основанной на заслугах. Придя к власти в 1949 году, Аденауэр сформулировал этот принцип: “предоставление прилежным и трудолюбивым людям всех возможностей для продвижения вперед” было “необходимым условием” социального мира37.

Немецкое “социальное государство” (Sozialstaat) было гибридным существом, и, возможно, уместнее было бы говорить о бюджетно-социальном государстве. Одна рука помогала бедным и уязвимым, другая – способствовала богатству среднего класса38. Бонусы вкладчикам вознаграждали тех, кто хотел “выдвинуться вперед”, встать на ноги и жить в собственном доме. Целью была республика граждан-собственников. Для христианских демократов схемы сбережений и строительства выступали противовесом социализму: они обещали людям большее богатство без необходимости его перераспределения. “Богатство для всех” – таков был знаменитый лозунг Эрхарда, но трудолюбивые люди особенно заслуживали лучшей жизни. Привилегированные сбережения и владение жильем были финансовым эквивалентом пенсионной реформы Аденауэра: вознаграждение привязывалось к “результатам” (Leistung).

В действительности вознаграждения поддерживались государством – это также справедливо и в отношении пенсий, где государство вмешивалось в виде специальных грантов (Sonderzuschuss), сумма которых к моменту воссоединения достигла 26 миллиардов евро в год и после этого еще больше раздулась. К 1969 году более трети всех домохозяйств имели сберегательную книжку с налоговыми льготами, и почти у четверти был “строительно-сберегательный” счет. Наибольшим преимуществом воспользовались более состоятельные люди: 44 % государственных служащих вложили деньги в “строительные сбережения”, но среди рабочих физического труда – только 20 %39. Налоговая политика поощряла людей с высокими доходами покупать недвижимость.

Очевидно, что не все вкладчики были одинаковыми. Возник разрыв между старомодными благоразумными сберегателями и новой породой, накапливавшей богатство. Первые помещали свои деньги на базовый процентный счет, где их поедала инфляция, вторые вкладывались в землю, дом, а с 1970-х годов – в ценные бумаги, и их капиталы росли. Простая вера в ценность сбережений скрывала их роль в усилении неравенства.

Тревоги изобилия

Призывы к бережливости основывались на более глубоких страхах перед материализмом. По сравнению с соседними торговыми империями, такими как Великобритания и Нидерланды, Германия в раннее Новое время осваивала мир товаров медленно. Гильдии и церкви были мощными бастионами против моды и новинок, которые угрожали подорвать господство мужчин и слово Божье: женщин, носивших яркие экзотические хлопчатобумажные шарфы из Индии, штрафовали или бросали в тюрьму в Вюртемберге еще в XVIII веке40.

Для критиков американизация в 1950-х и 1960-х годах была просто последней из личин их старого врага Маммоны. Подозрение в отношении потребительской культуры было тем, что объединяло церкви, консерваторов и левых образца 1968-го. Экономическое чудо одновременно угрожало христианству, Kultur и подлинному “я”. Как предупреждал в 1964 году уходящий в отставку глава протестантской благотворительной организации Evangelisches Hilfswerk, жертва Христа столкнулась с беспрецедентной конкуренцией с потребительскими желаниями. Чем большего хотели люди, тем меньше они думали о своем Спасителе. Задача становилась все серьезнее с каждым днем, потому что “с помощью миллиардов и умнейших умов” капитализм “искусственно поддерживал ненасытный человеческий спрос на товары”. Люди теряли способность идти на жертвы, поскольку потребительский кредит побуждал их покупать больше, чем они могли себе позволить. Они вступали в одинокий механизированный мир, в котором все продавалось41. В том же году брошюра, поощряющая волонтерство, предупреждала об опасностях материализма. Молодым читателям говорили, что то, что называется “прогрессом”, на самом деле является “производством изобилия… тираном, к которому обращено все мышление и планирование и который неустанно размахивает своим кнутом над массой потребителей”. Авторы надеялись, что молодые восстанут против “бездушной диктатуры” и найдут себя в семье. Только “жертва, страдание и сострадание” делали жизнь достойной того, чтобы ее прожить42. Эти взгляды поддерживались Федеральным министерством по делам семьи и молодежи и церквями.

Поменяйте свободную любовь на ранние браки и добавьте несколько отсылок к Марксу, Фрейду и нацистам, и это будет мало чем отличаться от того, что проповедовали молодые радикалы в своих коммунах и на “хеппенингах”. Консюмеризм промыл людям мозги и оттолкнул их от их истинной сущности и друг от друга. В 1963 году группа “подрывных” антиавторитарных художников атаковала “высокоиндустриальное общество потребления как полностью интернализованную фашистскую систему, которая понимает рождение как начало обусловленности через гипноидальное состояние транса” – гипноидальное состояние было причиной истерии, вызванной сексуальными фантазиями, согласно отцам-основателям психоанализа Йозефу Брейеру и его протеже Зигмунду Фрейду. Людей “обусловливали с помощью рекламы”. Год спустя листовки были нацелены на “массажистов души”, прививавших потребности, которых у людей не было43. Эти тексты были вдохновлены ситуационистом Ги Дебором и неомарксистом Гербертом Маркузе, которые распространили марксовский анализ превращения в товар с труда на потребительскую культуру, чтобы показать, как отчуждение стало всепроникающим. Люди были рабами телевидения, писал Маркузе, настолько зацикленными на удовлетворении своих потребностей, что их самих было легко контролировать и подавлять. Его коллеги по Франкфуртской школе Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер в 1944 году, находясь в американском изгнании, уже предупреждали, что “культурная индустрия” радио и кино вводит своих слушателей и зрителей через “ретроактивные потребности” в состояние пассивного конформизма44. Эти идеи привлекали международную аудиторию, но предполагаемая близость между потребительством и фашистской личностью вызвала особый отклик у молодежи в стране преступников. Когда в 1967 году “Одномерный человек” Маркузе вышел на немецком, он сразу же стал бестселлером.

Антипотребительство началось с игривых насмешек над рекламой и призывов к бойкоту. “Подрывная акция” обновила библейскую историю Рождества следующим образом: “И случилось, что во времена экономического чуда каждый был классифицирован как потребитель”. “Сегодня любовь рождается как