Читать книгу - "Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа"

Но она не держалась.

Плот примитивных будума плавал почти воздушно, а судно опытного капитана Леона Боканегры, пересекавшего океан десятки раз, тонула за считанные минуты.

Почему?

На это ушло время, чтобы выяснить.

После множества разочаровывающих испытаний он пришел к выводу, что внутренняя часть стеблей представляет собой белую, легкую, пористую массу, пропитанную горькой соковой жидкостью, которая мешала им долго оставаться на плаву.

Однако вскоре он заметил, что на третий день под палящим тропическим солнцем эта пористая масса высыхала и сжималась, а сок превращался в крошечные пузырьки, которые значительно улучшали плавучесть.

Несмотря на это, как только плот оказывался на воде, вода начинала проникать обратно через срезанные концы, вытесняя пузырьки и снова вызывая погружение.

Потребовалось четыре дня, чтобы придумать способ герметизировать срезанные концы. Для этого он погружал их в кипящую рыбную клейкую массу, что окончательно обеспечивало их водонепроницаемость.

С этого момента он полностью посвятил себя проектированию своего плавательного средства.

Он вложил в это всю свою смекалку, хитрость и воображение, и результатом стал примитивный плот, едва превышающий размерами его собственное тело, настолько плоский, что его борта едва выступали над уровнем воды.

Вдоль центральной части, прямо над стволом амбая, он сделал углубление, в котором мог лежать, как в гробу. Если он накрывался грубой циновкой, сплетенной из листьев и цветов кувшинок, то с расстояния более пяти метров казалось, что это всего лишь один из множества плавучих островков, превращающих озеро в зеленый ковер.

Когда через пару недель он остался полностью доволен своей работой, он взял железный прут, гумию (кинжал) и отправился в непростой путь, который должен был провести его через горы, саванны, реки и джунгли к далеким берегам Гвинейского залива.

VII

Папирусы и кувшинки.

Жара.

Утки и рыбы.

Жара.

Гигантские ящеры.

Жара.

Миллионы цапель.

Жара, а через несколько дней плотный пар превращался в густой туман, который держался на уровне тростниковых зарослей, не позволяя видеть дальше трех метров.

Кувшинки и папирусы.

Жара.

Пеликаны, марабу и бакланы.

И вдруг из мутной воды появляется огромный гиппопотам, угрожающе оскалив пасть и демонстрируя желтоватые клыки, чтобы затем снова скрыться под поверхностью грязной воды.

Плыть через запутанный лабиринт водных растений на восточном берегу озера Чад в палящие месяцы июля и августа – это как забрести в гигантскую сауну, из которой никто точно не знает, где выход.

В первый полдень, когда его настиг туман, Леон Боканегра решил, что это что-то похожее на явление, которое он уже не раз наблюдал у подножия дюн. Но спустя неделю он с горечью понял, что попал в мир, где нет ни неба, ни горизонтов, а земля состоит из жирной жидкости, покрытой широкими листьями и крошечными цветами.

Это была ловушка. Вечная ловушка мелководных тропических лагун, где избыточное тепло и плодородие ила порождали бурное изобилие жизни, превращая эти воды в паразитирующую и удушающую массу.

Здесь Африка напоминала тюрьму больше, чем где-либо еще.

Тюрьму, где каждый из миллиардов тростников становился вооруженным до зубов стражем; непроходимой стеной или решеткой, которую невозможно перепилить.

Возвращение было бесполезным усилием, потому что не существовало ни впереди, ни позади, ни справа, ни слева. Казалось, что даже ни верха, ни низа нет.

Это был еще не жидкий мир.

Но и не твердый.

И не газообразный.

Это была лишь растерянность и отчаяние перед туманом и болезненной тишиной.

Любой «нормальный» человек в конце концов сошел бы с ума, а потеря самообладания означала бы риск навсегда остаться в этом дьявольском лабиринте.

Но Леон Боканегра уже не был «нормальным» человеком.

После ужасных испытаний пустыни и солончаков этот запутанный лабиринт «безвыходных каналов стал для него лишь одним из множества препятствий, которые он ожидал встретить на своем пути и с которыми ему предстояло справляться с той же ментальной стойкостью, с какой он однажды столкнется с голодным львом.

– Профессиональные риски, – просто сказал бы покойный Диего Кабрера, как он обычно говорил при штиле. – Терпение и вперед.

В вопросе терпения даже библейский Иов мог бы позавидовать капитану Леону Боканегре, о котором можно было сказать, что он научился превращать свой разум в разум настоящего хамелеона.

Хамелеоны выживали благодаря своей невероятной способности адаптироваться к среде и своей традиционной неспешности. Пока тысячи более сильных и приспособленных видов исчезли с лица Земли миллионы лет назад, они продолжали существовать – как в густых джунглях, так и в самых засушливых пустынях – почти без эволюции, но готовые выживать еще миллионы лет.

Для Леона Боканегры воля, терпение и способность маскироваться были «единственным оружием», с помощью которого он мог противостоять тысячам опасностей, ожидавших его на трудном пути к побережью. Поэтому он даже не дрогнул, когда понял, что оказался в гигантской паутине тростников Чада.

Ему достаточно было наклониться за борт, чтобы утолить жажду, или покопаться среди тростников, чтобы без труда поймать большую рыбу, горсть яиц или откормленную утку.

Он ел их сырыми.

Жевал неторопливо, наслаждаясь каждым кусочком, и избегал скучать по роскоши готовки на огне. Он понимал, что никто не увидит пламя, но кто-то мог бы почувствовать запах дыма.

Он сам однажды уловил этот запах.

В тишине озера, когда ни малейший порыв ветра не колыхал верхушки папирусов, далекий дым или легкий шорох становились громкими сигналами присутствия человека.

Запахи и звуки превращались в грозных предателей на озере, почти полностью лишенном видимости. Опытный капитан решил, что ничто не должно выдавать его присутствия в этом отдаленном уголке планеты.

Он был как тень.

Тень, которая даже свои испражнения растворяла в воде, чтобы не оставить никаких следов своего пребывания, зная, что его единственным союзником была бесконечная осторожность, а единственной поддержкой – мужество.

Если верить пословице, что характер мужчины закаляется в беде, то у Леона Боканегры было достаточно оснований быть хорошо закаленным, а его спокойное равнодушие к столь сложной ситуации было тому доказательством.

Иногда, не каждую ночь, ближе к рассвету густой туман слегка рассеивался, позволяя увидеть звезды, которые указывали путь на юг, даже если за день он продвинулся всего на сто метров.

Это был еще один день.

Еще один день жизни.

Единственная роскошь, которую он мог себе позволить.

Наконец, в туманный закат нос его маленького суденышка наткнулся на что-то твердое.

Это была земля – настоящая земля, едва возвышающаяся над поверхностью воды, но с массивными деревьями амбай, кроны которых возвышались над молочной пеленой тумана.

Он взобрался на самое высокое дерево, чтобы увидеть белое