Читать книгу - "Леон Боканегро - Альберто Васкес-Фигероа"

Он никогда не обменивался с ними ни единым словом.

Когда он хотел вспомнить звук человеческого голоса, он говорил сам с собой, хотя рядом не было ни змеи, ни ящерицы, ни даже муравья или мухи, которые могли бы его услышать. Единственными живыми существами, осмелившимися проникнуть в центр солончаков, были черви из зловонного куска мяса, который однажды оказался среди его продовольствия.

Эти черви выжили всего четыре дня – ровно столько, сколько понадобилось мясу, чтобы превратиться почти в кусок дерева. Несмотря на голод, он не осмелился попробовать его, опасаясь, что оно могло принадлежать одному из его бывших товарищей.

Днём даже самые смелые птицы не осмеливались залетать в это ослепительное каменное море, где удушающая жара и плотный воздух мешали им летать. Но иногда ночью он слышал их крики, когда они пролетали с севера на юг или с юга на север, – никогда в другом направлении, – следуя древним маршрутам миграции, которые, возможно, вели их прямо в сердце Европы.

Ветры тоже чаще всего дули с севера, хотя пару раз в месяц их направление менялось на северо-западное, и тогда они усиливались до такой степени, что он начинал бояться, что его жалкое убежище унесёт далеко.

Иногда, очень редко, лёгкий бриз приходил с юга, и тогда он был насыщен влагой. В такие ночи он раздевался, раскидывал руки и позволял крошечным каплям росы смывать с его кожи соляные крупицы, которые уже так въелись, что она стала похожа на старую потрескавшуюся кожу.

Длинная борода и густые волосы превратились в сплошную соляную массу, и, будучи босым, нагим и грязным, он выглядел как странное дикое существо, которое только и умело, что ползать.

Его ноги болели.

Его несколько раз перемещали на другое место, но это ничуть не изменило пейзаж.

С самого начала было ясно, что фенеки нуждаются в толстых и прочных «хлебах», которые могли бы транспортироваться на огромные расстояния, не ломаясь. Поэтому они перемещали рабов, заставляя их добывать соль там, где она была более плотной и твёрдой.

В те времена торговля солью в сердце континента была столь же важной, если не более, чем работорговля. Каждый год из богатых месторождений бассейна Чада отправлялись караваны из сотен верблюдов по всем направлениям.

Люди, особенно скот, нуждались в этой соли для выживания в тысячах километров от ближайшего побережья, и этот окаменевший древний океан, как и некоторые солёные лагуны, разбросанные по бескрайнему Сахару, были – и во многом остаются до сих пор – единственным источником столь жизненно необходимого элемента для здоровья людей и животных.

Соль, более важная для африканцев, чем сахар для европейцев, в некоторых местах стоила почти своего веса в золоте. Чем компактнее она была, тем выше её ценили, поскольку это позволяло скоту легко её лизать в нужных пропорциях.

Тем не менее, несмотря на её значимость, торговля солью фактически находилась под монополией могущественной гильдии, которая распространила свои сети на огромный регион с неизвестными границами.

Удобство её транспортировки на спинах верблюдов было ещё одной причиной, по которой фенеки предпочитали добывать соль из центра окаменевшего моря. Здесь годы нещадного солнца превращали поверхность в твёрдую породу, не заботясь о том, что добытчики были обречены умереть за короткое время.

По их расчётам, раб, проживший год за работой, полностью оправдывал свою цену, и их вполне устраивало, что большинство членов экипажа «Морского Льва» значительно пережили этот срок, а некоторые всё ещё упорно продолжали дышать и, следовательно, приносить прибыль.

И среди выживших выделялся своей способностью к стойкости: тот, кто, казалось, ими командовал. Тем не менее, каждый раз, когда хозяева подходили к его месту, они удивлялись тому, что он всё ещё дышал.

Действительно, Леон Боканегра сумел выжить, хотя и сам не понимал, почему так упорно цепляется за жизнь.

Не было смысла сопротивляться, когда его тело превратилось в жалкий мешок из кожи и костей, а разум большую часть времени блуждал в хаосе.

Тишина, одиночество и темнота, в которых он был вынужден жить, чтобы не ослепнуть, сводили его с ума.

Тем не менее, каждое утро он тщательно промывал глаза каплей воды, которую затем выпивал, прежде чем лечь спать. А каждый вечер он бросал долгий взгляд наружу, пытаясь заметить хоть какие-то изменения в своём окружении, ел немного, добирался до места, где работал, и снова завязывал глаза.

Он работал наощупь, развив особое мастерство: забивать лом по овалу, постепенно углубляя отверстие, чтобы в конце концов освободить блок, который оставался на месте в ожидании фенеков.

Так день за днём.

Месяц за месяцем.

И за всё это время ни разу не пошёл дождь, ни одной тучи не пролетело над его головой.

Чего бы он только не отдал, чтобы увидеть одну из тех ужасных бурь, которые нередко захватывали его в открытом море!

Чего бы он только не отдал, чтобы увидеть, как плотные стены дождя обрушиваются на зелёные деревья далёкого леса!

Чего бы он только не отдал, чтобы стать свидетелем грандиозного зрелища разлива реки Озама, затопляющей улицы старого Санто-Доминго!

Но вода, казалось, была заклятым врагом этого уголка планеты. Или, возможно, Леон Боканегра просто не заметил, что он уже на планете, где нет рек, океанов и даже облаков.

Может быть, он уже мёртв.

Но его ноги болели.

Может быть, он уже давно пересёк ту великую черту, и это была кара, которую ему предстояло терпеть вечно.

Только присутствие его мучителей возвращало его к реальности, напоминая, что ненависть, которую он испытывал, никак не могла быть «чувством, переживаемым в загробной жизни».

Эта ненависть и жажда мести заставляли его продолжать дышать вопреки всякой логике. Но сколько бы часов он ни проводил, вынашивая план, как застать врасплох своих врагов, он так ничего и не придумал. Потому что, когда они приближались, то были хорошо вооружены и готовы выстрелить при малейшей угрозе.

Фенеки знали лучше всех, как отчаяние могло побудить жертву на самоубийственную атаку. Поэтому они не делали ни шага, не будучи полностью уверенными в его последствиях.

Что мог сделать один человек, закованный в цепи и имеющий лишь железный лом, против шестерых искусных стрелков с превосходными мушкетами?

Как устроить засаду на равнине, где нет ни единого укрытия?

Глухая ярость овладела сердцем Леона Боканегры, ярость, подогреваемая отчаянием и бессилием осознания того, что он даже не мог сделать шаг, открыть глаза под ослепительным светом