Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

К 1970 году государство финансировало 170 тысяч реабилитационных мероприятий в год. Появились специальные школы на более чем 300 тысяч мест, и росло число мастерских, где люди с ограниченными возможностями изготавливали метлы и щетки. Но большое количество проблем осталось. Многие дети продолжали ждать появления школы, которая была бы оборудована для удовлетворения их конкретных потребностей. Степень подлинной интеграции была (и остается) низкой по сравнению со странами Северной Европы. Пособия по инвалидности выдавались Управлением социального обеспечения (Sozialamt), что делало их унизительными для многих получателей. До 1975 года в систему медицинского страхования и пенсионного обеспечения были включены только те, кто выполнял достаточно “ценную” работу.

Восточная Германия также сосредоточила внимание на интеграции инвалидов посредством труда. Когда в ноябре 1989 года пала стена, половина из 1,2 миллиона официально зарегистрированных инвалидов работала в обычной экономике; в тот год ГДР провела 40 тысяч реабилитационных мероприятий. Если оставить в стороне долгое ожидание ортопедической обуви и ужасающие условия в немногих устаревших учреждениях страны, то большая разница заключалась в подходе к детям с умственными недостатками. Если в Западной Германии их обучали чтению и письму с 1960-х годов, то в Восточной различали тех, кто “способен”, и тех, кто “не способен” к обучению, обрекая последних на публичное пренебрежение. В ГДР считалось, что умственно отсталые люди страдают от “поврежденного интеллекта” (Intelligenzschädigung) и “умственной недостаточности” (Schwachsinn) и, следовательно, не способы получить даже специальное образование146.

1960-е и 1970-е годы ознаменовались фундаментальными изменениями, по крайней мере в Западной Германии. Может быть, люди с ограниченными возможностями не были “дефективными”? Возможно, они просто были другими и остальной части общества нужно было к ним адаптироваться? Эта смена ролей стала частью растущего признания плюрализма образов жизни. Группы инвалидов были как бенефициарами, так и движущей силой этих перемен. Совет Европы выступал за реабилитацию независимо от инвалидности или материальных выгод еще в 1950 году. Родители, врачи и священники начали вдохновляться специальными школами и мастерскими в США, Великобритании и Швеции. Развитие диагностики, терапии и образования показало, как можно значительно улучшить жизненные шансы инвалидов. В конце 1950-х годов несколько тысяч детей родились без конечностей, потому что их матерям во время беременности прописывали популярный транквилизатор талидомид (контерган). В 1961 году разразился глобальный медицинский скандал. Тяжелое положение детей вызвало сочувствие общественности. Здесь, как и в случае с растущим числом искалеченных в автокатастрофах, жертвы были невиновными, а не “дефективными” от природы. Нормальность и инвалидность не были больше отдельными состояниями: можно было быть и тем, и другим одновременно.

Большее равенство возможностей и призыв канцлера Брандта “позволить себе больше демократии” открыли общественную сферу для маргинализованных групп. Этому способствовало и то, что Западная Германия все в большей степени становилась обществом потребления. Фокус на восстановлении трудоспособности расширился до полного участия инвалидов в жизни сообщества, включая отдых и путешествия. Здания и транспорт должны были стать доступными. Новый закон, принятый в 1974 году, предоставил каждому инвалиду право на помощь в интеграции, независимо от причины его инвалидности и пенсионных взносов. Большое давление исходило от организаций самопомощи. В 1958 году группа врачей, юристов и родителей, борющихся за интересы психически больных людей, создала объединение Lebenshilfe (“Помощь для жизни”); половина из его членов-основателей не была инвалидами. Десять лет спустя в нем насчитывалось 38 тысяч членов. В 1970-е годы к ним присоединились так называемые клубы “CeBeef” (клубы инвалидов и их друзей) и радикальные “группы калек”. Постепенно инвалидность начала терять свою стигматизацию. “Кто из нас не инвалид?” – спрашивала протестантская группа в 1975 году. Пасторы говорили об Иисусе-инвалиде как о “тернии в плоти этого мира”. Инвалиды были не “неполноценными” или “минус-людьми”, а “совестью неинвалидов”147.

Вместо того чтобы изолировать людей с ограниченными возможностями в учреждениях, церковь и молодежные группы начали включать их в “открытые” программы совместной деятельности. Католические скауты впервые взяли инвалидов с собой в турне в 1965 году. Протестантская молодежь последовала их примеру с уроками танцев и дискотекой. Появились смешанные коммуны и квартиры, а центры образования для взрослых ввели уроки пользования инвалидной коляской, чтобы люди увидели и почувствовали препятствия, с которыми граждане с ограниченными возможностями сталкиваются изо дня в день. Когда в 1972 году церковный развлекательный центр отправил группу на Боденское озеро на неделю театра, игр и катания на лодках, они запретили термин “инвалиды” и вместо него предложили называть участников “гостями”. В Эссене два молодежных центра организовали совместные праздники и досуг. Им помогали триста местных добровольцев, а спонсировали их город, общины и родители. В 1973 году в Верхней Франконии инвалиды впервые были вовлечены в обсуждение того, какой должна быть работа с ними. Они рассказали опекунам, чего хотят: наслаждаться любовью и сексом, сталкиваться с проблемами и не быть идеальными, располагать большими пространством и карманными деньгами, пользоваться возможностью обустраивать свой дом и место работы. Как подытожил один из участников, они хотели “права и свободы на развитие личности” (как Основной закон обещал всем гражданам)148.

В этом заключалось главное различие с Восточной Германией. Без поддержки гражданского общества инвалиды и их родители оказались в изоляции. В Берлин-Митте родители детей, которых считали “не способными к обучению”, сформировали группу поддержки и в 1969 году выразили правительству свое разочарование: никто не проявлял к ним никакого сочувствия и не оказывал поддержку. С их детьми обращались как с “искалеченными гражданами” и помещали в своего рода гетто. Эксперты, СМИ и все остальные их игнорировали. Срок ожидания инвалидной коляски составлял четыре года149.

Возможность быть услышанными не привела автоматически к полноценному гражданству для людей с ограниченными возможностями в Западной Германии. Оставалось много барьеров, как психологических, так и физических. Осознание – это не то же самое, что сочувствие. Aktion Sorgenkind (инициатива в действии “Трудный ребенок”) превратилась в крупнейшую телевизионную лотерею в мире. В период с 1964 по 1989 год она собрала 1,5 миллиарда немецких марок для детей-инвалидов; один мужчина привлек 30 тысяч марок, выполнив 149 сальто подряд на батуте. С одной стороны, это позволило людям узнать об ужасающих условиях в переполненных учреждениях и помогло финансировать улучшение среды. С другой стороны, пожертвования были удобным способом успокоить совесть и не думать о том, чего может потребовать от тебя совместная жизнь с инвалидом. Были жалость и облегчение, как, например, когда отец щедро пожертвовал тысячу марок в благодарность за рождение своего здорового ребенка150. Для активистов-инвалидов благотворительность подкрепляла представление об инвалидах как о молчаливых героях, которые приняли свою