Читать книгу - "Земля ковбоев. Настоящая история Дикого Запада - Кристофер Ноултон"

природоохранные (экологические) инициативы могут оказаться спорными и непопулярными на местном уровне. Какое право имело федеральное правительство и правящие круги с Восточного побережья навязывать свою волю западным штатам — особенно когда эти природоохранные инициативы могли ограничить экономические возможности, заведомо лишая жителей Запада средств к существованию?

Ситуацию осложняло то, что природоохранное движение зародилось в экономически сложный для Запада период. Как пишет Майкл Маккарти, «на рубеже веков, когда фронтир „закрылся“, а пионеров-поселенцев со всех сторон накрыла депрессия, они восприняли сокращение доступа к земле как ограничение их возможностей, а значит, как путь к неизбежному экономическому краху. Полные отчаяния, они были настроены „держать оборону до последнего“, что исключало всякую свободу действий, и как никогда тяжело переживали утрату своих прав»[495]. Поселенцы на Западе поверили, что природоохранное движение нанесло им экономический ущерб и поставило в невыгодное положение. Хуже того, новая политика казалась им вопиюще несправедливой: ведь восточные штаты никогда не сталкивались с такими препятствиями в своем экономическом развитии! Однако эти аргументы не учитывали того факта, что действия федерального правительства были абсолютно законными. Ничто в Конституции не давало жителям западных штатов священного права на землю. Напротив, конгресс всегда обладал правом владеть, управлять и распоряжаться государственными землями по своему усмотрению.

У защитников природы имелось несколько убедительных аргументов. Они заявляли, что была развязана и проиграна война, гораздо более масштабная, нежели стычки в округе Джонсон, — война с природной средой открытых пастбищ. «Вторжение [на Запад] миллионов голов чужеродных видов — лошадей, крупного рогатого скота, овец и коз — в течение нескольких десятилетий должно было вызвать взрывной, сокрушительный эффект тотальной войны»[496], — считает специалист по экологической истории Дональд Уорстер. Уже в 1940-е гг. историк и защитник природы Запада Бернард Девото язвительно писал о высокомерии скотоводческих магнатов: «Скотоводы пришли на пустующий Запад из других мест или даже стран. Они всегда были заносчивы и всегда ошибались. Они считали себя свободными людьми, самыми свободными из когда-либо живших, однако являлись пешками своих восточных банкиров и железнодорожных компаний в большей степени, нежели другие обитатели Запада… Они считали себя жителями Запада и действительно жили на Западе, однако были врагами всех остальных, кто там жил… Ничто в истории не указывает на то, что скотоводы и овцеводы способны регулировать свою деятельность даже в собственных интересах, не говоря уже об интересах общества… Повторяю, скотоводы и овцеводы хотят, чтобы большую часть западных земель смыло в реки»[497].

Одной из самых тяжелых потерь в этой войне против окружающей среды стал волк. Федеральное правительство санкционировало его истребление, которое в основном оплачивалось из федеральных фондов. Даже Теодор Рузвельт неверно понимал роль волка в экосистеме: он видел в нем «зверя, приносящего потери и разорения»[498] и призывал к его уничтожению. Лишь в 1995 г. в качестве эксперимента волк был реинтродуцирован, да и то в ограниченном количестве, на территории Йеллоустонского национального парка (31 особь) и заповедника Фрэнка Черча в штате Айдахо (23 особи). Владельцы соседних ранчо не обрадовались возвращению хищников и по сей день выступают против реинтродукции волков, несмотря на то что она привела лишь к незначительной убыли в их стадах.

Возвращение волка позволило сделать замечательное открытие, имеющее определенные последствия для скотоводства. Используя Йеллоустон в качестве экологической «лаборатории», ученые получили возможность наблюдать, как волки влияют на местную пищевую цепочку, и это влияние было гораздо более значительным и масштабным, чем ожидалось. Выяснилось, что волк — ключевой вид, оказывающий воздействие на всю остальную природу по принципу цепной реакции.

Волки оказывали экосистеме пастбищ важную услугу: они вынуждали стада вапити сбиваться ради защиты в плотные группы, страх заставлял оленей избегать открытых пространств и побуждал постоянно двигаться, чтобы не стать жертвой хищников. В результате территории вокруг рек и ручьев получили возможность восстановиться после чрезмерного стравливания. Там снова выросли ивы, которые укрепили берега и защитили почву от эрозии. В свою очередь, ивы стали кормом для бобров (до возвращения волков в Йеллоустонском парке оставалась единственная колония бобров). Благодаря бобровым плотинам образовались пруды для форели, что, в свою очередь, способствовало возрождению популяций скопы и белоголового орлана. Волки помогли сократить численность койотов, которая, как и численность вапити, вышла за границы разумного. Уменьшение числа койотов позволило восстановить популяции различных мелких грызунов, которые являются пищей для хищников, например сов, численность которых возросла. От возвращения волка выиграли даже гризли, поскольку они снова смогли красть у волков добычу, чтобы кормить свое потомство. Кроме того, уничтожение волками больных и ослабевших вапити привело к тому, что стада этих оленей стали сильнее и здоровее. Такие новые стада, вынужденные держаться вместе ради собственной безопасности, лучше разрыхляли почву своими копытами и удобряли ее навозом, возвращая здоровье земле. Внешний вид ландшафтов начал улучшаться, поскольку волки обратили вспять процесс, постепенно превращавший территорию Йеллоустонского парка в пустыню. Теперь уже было невозможно оспаривать ценность более полной, сбалансированной экосистемы, в которой присутствуют хищники.

К настоящему времени популяция обыкновенного волка в Соединенных Штатах увеличилась с 300 до более чем 4000 особей[499]. В северной части Скалистых гор хищника даже исключили из программы охраны в соответствии с Законом об исчезающих видах, и в некоторых районах страны можно получить охотничью лицензию на его добычу. Реинтродукцию можно считать успешной, несмотря на еще не решенные проблемы, связанные с нахождением баланса между конфликтующими интересами защитников природы, охотников и скотоводов. Интересно, что волки принесли неожиданную экономическую пользу: наблюдение за этими хищниками в дикой природе с познавательной целью обеспечивает доход некоторым сельским районам.

Идея, что волки фактически пасут вапити на благо окружающей среды, вскоре приобрела более широкое значение и неожиданные последствия. Можно предположить, что так же волки поступали с огромными стадами бизонов, сгоняя их в более плотные группы и заставляя постоянно передвигаться. Возможно, такое поведение способствовало формированию хорошо удобренных пастбищ Великих равнин.

Подтверждение этой гипотезы пришло ни много ни мало с юга Африки, из Зимбабве. Там бывший егерь, эколог Аллан Сэйвори проводил многолетние эксперименты с африканскими слонами: его интересовала возможность обратить вспять процессы обезлесения и опустынивания. Сэйвори сделал поразительное открытие: он обнаружил, что решение заключается не в уменьшении размера стада слонов, а как раз наоборот — в увеличении. Далее он пришел к выводу, что для борьбы с опустыниванием лучше всего подходит метод выпаса других копытных, применяемый племенами масаи, которые пасли свой скот вдоль Восточно-Африканской рифтовой долины еще с XIV или XV в. Согласно небесспорной теории Сэйвори, для восстановления пастбищ нужно больше стад крупного рогатого