Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

от 13 июня 1979 года (пришедшее на мое имя, минуя составителя), на котором значилась также и подпись А. Чистякова. Тон непреклонно официальный. Оскорбленный. Ни намека на прежнее. Забыты наши пароходные философствования и пляжные прогулки. От каждой строки веет холодом. Полгода проволочки с ответом! Полгода! Конечно, никакого прощения нам нет. Но все-таки… Авторов не интересует, кто с ними вел предшествующую переписку, кто их о чем не известил. Они знают одно ответственное лицо, которое предложило напечатать очерк, одного виновника — главного. Пускай так — редактор на то и редактор, чтобы отвечать за все.

«Уважаемый товарищ Оклянский! — говорилось там. — В прошлом году по Вашей просьбе нами направлен для ежегодника „Шаги“ наш очерк „Пашня живая и мертвая“ (журнал „Москва“ № 8). Крайне удивлены, что ни весточки о получении, ни решения о публикации от Вас не получили… Просим вернуть все три экземпляра…»

Я позвонил в Ленинград. Был прощен. Недоразумение рассеялось. Казалось бы, урок для нас? Но нет, только полурока.

Злоключения с «Пашней…» на том не кончились. На последней стадии прохождения верстки, как это бывает, требовалось по техническим причинам сократить повисшие «хвосты» в концевых полосах. Посвященные знают, что таков железный закон экономии бумаги, не подвластный редакциям. И притом исполнять это требуется всегда быстро, срочно, так как «машины не ждут».

Несколько десятков строк «повисло» и в большом, почти двухлистном, очерке «Пашня…». Позвонили в Ленинград. Абрамов был в отъезде. Отыскать бы тогда А. Чистякова, но впопыхах решили действовать на свой страх и риск. «Пашней…» дорожила вся наша рабочая группа, и потому, пренебрегая тем, что это вызовет большую переверстку текста, коллективно нашли самый «безобидный», как казалось, кусочек в первой половине очерка.

Уже теперь, перепроверяя память, я сопоставил текст альманаха с тем, что напечатан позднее в томе третьем Собрания сочинений Ф. Абрамова. И заново оценил наши тогдашние старания. Снят диалог на тридцать строк. Он иллюстрирует мелочную «войну с дачниками», возделывающими брошенные огороды, которой заняты районные власти, в то время как вокруг пустуют и пропадают тысячи гектаров земли. Эпизод достаточно боковой.

При сопоставлении текстов показаться может, что вынужденный урон и вовсе теряет значение на фоне общей картины обильной и жесткой правки, которой подверг журнальные публикации взыскательный мастер перед включением очерка в Собрание сочинений. Но нет, снятого диалога правка не коснулась. Абрамов считал его важным. И как знать, может быть, особенно дорогим для себя. Во всех случаях мы допустили непозволительное самовольство. У Абрамова были причины гневаться.

Однако же заслуженная головомойка последовала не сразу. Не в феврале 1980 года, когда, судя по письмам, Абрамов получил присланный ему номер альманаха, а лишь в конце марта. Как думаю, Федор Александрович не стал тратить порох впустую, а приберег запал к подходящему случаю, чтобы высказать свои чувства не просто так, а в назидание, впрок, дабы впредь не повадно было.

Надобность в такой острастке Федор Александрович, наверное, испытывал тем бо́льшую, что в это время у нас как раз сдавалось в печать его «Открытое письмо землякам», где писатель дорожил каждым словом.

Головомойка-то головомойка… Но с какой бурей чувств, в каких выражениях!

30 марта 1980 года Ф. Абрамов писал мне среди прочего:

«…„Пашню живую и мертвую“ Ваши „Шаги“ извратили, сняли ряд острых пассажей. И это после алексеевской „Москвы“, которая и так порезвилась над нашей рукописью. Какой позор! Когда же мы покончим с добровольным-то холопством? Да, хотя бы с добровольным.

Ведь никакой ответственности! Прошло цензуру! Только перепечатать. Так нет… без собственной инициативы в холопстве — не можем».

Мне кажется, я уже достаточно комментировал происходившее, чтобы было ясно, что никакой трусостью или перестраховкой тут и не пахло. Но Абрамов в тот момент так видел, так ощущал, а может, кое-что и намеренно заострял — и давал волю эмоциям. С этим приходилось считаться. Тем более что виноваты кругом были мы.

Публикация «Пашни…» была критическим моментом, через который прошло наше деловое взаимопонимание. Зато в дальнейшем прояснело, наладилось. Урок пошел впрок. Но Федор Александрович еще какое-то время присматривался и в письмах нет-нет да подстегивал, будто хворостинкой, — напоминал, чтобы не забывалось.

Впрочем, абсолютно гладкими, уж совершенно без всяких шероховатостей и сбоев отношения с Ф. Абрамовым, как видно, вообще быть не могли. Не таков характер, неровен, вспыльчив.

Приведу для примера еще одно письмо из редакционного архива. Оно адресовано ответственному секретарю «Шагов» А. М. Верюжскому, тогда лишь вошедшему в наш творческий коллектив, которого Абрамов до той поры не знал.

А. М. Верюжский запросил для публикации в альманахе вторую часть «новгородской» публицистической трилогии — очерк «От этих весей Русь пошла». Причем написал, что рукопись требуется в трех экземплярах (третий — для художника, готовившего иллюстрации к сборнику, чего, вероятно, как следует объяснено не было).

19 декабря 1981 года Федор Александрович так наставлял на путь истинный и вносил ясность на будущее в отношения с новым ответсекретарем:

«Уважаемый Александр Маркович!

Посылаю требуемый Вами очерк „От этих весей Русь пошла“ в 3-х экземплярах, хотя немало этому и удивлен. Что за новые капризы в издательском деле? Или Ваши собственные? Раньше всегда рукопись представляли в 2-х экз.

Считаю нужным заранее поставить Вас в известность: никаких сокращений, никаких поправок без моего согласия! (С А. Чистяковым, к сожалению, согласовывать не придется: его нет в живых[25].)

Гранки или верстку очерка прошу выслать своевременно на мое имя… Буду также признателен, если в дальнейшем вышлете 5 экз. сборника. Стоимость их можно вычесть из гонорара…»

А вот разнообразные по содержанию выдержки еще из трех писем Ф. Абрамова примерно той же поры. Здесь, как и выше, я пока намеренно опускаю в них собственно литературное содержание, а оставляю лишь подробности текущих отношений, в которых проступают некоторые человеческие качества и деловой нрав Федора Александровича. Детали житейские, внимания писателя к гонорару, к трудовой копейке тоже, по-моему, натуральны для человека, отдававшего столько сил, стараний и времени своей публицистической работе.

Письма поступили на мое имя менее чем за месяц, в январе — феврале 1980 года. Целая эскапада. Связаны они с тем же очерком «Пашня живая и мертвая» и нашим намерением перепечатать открытое письмо землякам «Чем живем-кормимся». Абрамов был автор беспокойный, редакциям дремать не давал!

21 января 1980 года: «…Ваш сотрудник В. Богданов попросил у меня „Письмо“ для „Шагов“… Я охотно его высылаю и хочу добавить, что этому выступлению я придаю немалое значение. Большой к нему интерес и со стороны читателей: я получил много писем от людей самого разного возраста и самых разных профессий… Р. S. В. Богданов между прочим сообщил мне о