Читать книгу - "Земля ковбоев. Настоящая история Дикого Запада - Кристофер Ноултон"

весной 1885 г. Фрюэн вернулся на ранчо, к нему подошел бригадир Э. У. Мерфи и мрачно спросил: «Хозяин, сможем ли мы до осени убраться из Вайоминга и сохранить наших животных в Альберте? Через пять месяцев здесь появится скот с юга, и если вы потеряете эти пять месяцев, то уж лучше дать объявление о найме шкуродеров»[307]. Он был прав: ситуация с чрезмерным выпасом могла только ухудшиться.

Фрюэн направил по телеграфу своим директорам в Лондоне сообщение с просьбой разрешить перегнать первые 8000 голов в Альберту. Однако застигнутые врасплох директора, встревоженные такой неожиданной сменой стратегии, ему отказали. Это стало началом борьбы за контроль над компанией, которая продолжалась в течение следующих двух лет.

К тому времени многие директора уже чувствовали, что при покупке компании их обманули. Однако стоял вопрос, как минимизировать их потери. Перемещение такого количества животных в Альберту казалось радикальной мерой, но если перегонять 8000, то почему не весь скот? И кто должен управлять этим новым хозяйством? А что насчет средств, уже вложенных в долине реки Паудер, причем не только в скот, но и в инфраструктуру? Или стоит сосредоточить внимание на новом откормочном комплексе на берегу озера Верхнее напротив Дулута? Как всегда, нетерпеливый Фрюэн в конце концов решил действовать самостоятельно, и к исходу лета 8000 животных были перемещены на полторы тысячи миль севернее — в Канаду. После выпаса там Фрюэн продал их с солидной прибылью. Директора компании в Лондоне, все еще не понимая, как действовать дальше, наняли эксперта для анализа всей деятельности хозяйства.

Этим экспертом оказался ирландец Хорас Планкетт, чье скотоводческое ранчо EK находилось к северо-западу от владений Фрюэна, на речке Крейзи-Вумен-Крик. В Шайенском клубе Планкетт был известен тем, что одновременно играл с одним соперником в теннис, а с другим — в шахматы, называя шахматные ходы с задней линии корта между розыгрышем очков. Получивший образование в Итоне[308], хрупкий на вид, весивший всего 130 фунтов (около 59 кг), с вялым рукопожатием, Планкетт приехал в Вайоминг (тоже в возрасте 25 лет) в основном по соображениям здоровья: у него было, как он сам выражался, слабое телосложение. В лучшие времена Фрюэн безуспешно пытался приобрести ранчо Планкетта, чтобы увеличить свое стадо. Мортон сетовал на то, что Планкетт едва ли является объективным сторонним наблюдателем и вряд ли отнесется к нему справедливо. Тем не менее показатели Планкетта по выплате дивидендов своим инвесторам были лучше, чем у Фрюэна, и он считался более опытным управляющим. Планкетт съездил в город Сьюпириор, чтобы осмотреть новый откормочный комплекс. Там его сильно искусали комары; возненавидев это место, он написал отчет, в котором раскритиковал всю схему комплекса. Другие части проекта также показались ему плохо продуманными. Например, в частном разговоре он назвал холодильные склады на возвышенности Шерман-Хилл «памятником сумасбродству Фрюэна и легковерию британских инвесторов»[309].

К этому времени как членам совета директоров, так и сторонним наблюдателям стало очевидно, что вся компания плохо организована, а управлению затратами уделяется слишком мало внимания. Компания владела тремя отдельными ранчо (четырьмя, если считать хозяйство в Альберте). Кроме того, у нее имелась контора в Шайенне, то есть более чем в 250 милях (400 км) от трех основных скотоводческих хозяйств на реке Паудер. Ежегодное обслуживание Замка Фрюэна обходилось в тысячу долларов: по сути, он превратился в «белого слона»{125}. И хотя Фрюэн продолжал отстаивать необходимость сохранить холодильное предприятие на Шерман-Хилл, которое обошлось компании в 10 000 долларов, оно лишь оттягивало финансовые ресурсы, не принося обещанной прибыли. Даже откормочный комплекс в долгосрочной перспективе оказался убыточным. Мясопереработчики — среди которых, несомненно, в первых рядах был Густавус Свифт — в ответ на инициативу Мортона в Сьюпириоре вдвое снизили цену, по которой продавали разделанную говядину в соседнем Дулуте, срывая там продажи Фрюэну.

Мортон, понимая, что компания начинает разваливаться, отправил целую лавину писем, в которых ставил под сомнение мотивы директоров, отстаивал свою позицию, поливал грязью оппонентов в правлении, запутывал, обвинял, отказывался признать свою несостоятельность и совершенные ошибки и в конце концов подал на директоров в суд по поводу распределения дивидендов по привилегированным акциям. Он начал ссориться с коллегами-директорами — с одним за другим — вплоть до разрыва отношений. Первым стал герцог Манчестерский, которого он когда-то уговорил занять пост первого председателя совета директоров компании. Герцог, по общему мнению, был старомодным и скучным человеком, хотя и преисполненным самых благих намерений[310]. Фрюэн описывал его как «милого старого джентльмена»[311], у которого «не было врожденных деловых способностей».

Когда Фрюэн столкнулся с герцогом Манчестерским на одной из лондонских улиц, недовольный аристократ нашел несколько колких слов для него: «Надеюсь, теперь у вас все пойдет гладко[312], хотя вы действительно доставили мне немало хлопот. Я стар, знаю жизнь и вступил в ваш совет директоров, чтобы оказать вам услугу. Позвольте мне дать вам совет. Вы молоды и со временем поймете, что с пожилыми людьми, занимающими ответственный пост[313], можно обращаться и по-другому, нежели пробегать мимо раз в неделю».

В следующем году с аналогичными проблемами в отношениях с импульсивным Мортоном Фрюэном столкнулся преемник герцога на посту председателя совета директоров — граф Уорнклифф, йоркширский железнодорожный магнат. В итоге он, полный негодования, подал в отставку: «В этом году члены правления были очень сильно раздражены и настроены против вас из-за того, что называется „недостатком дисциплины“, и все мои усилия были направлены на поддержание мира, насколько мне позволяло чувство долга»[314]. Граф Уорнклифф, чье полное имя было Эдуард Монтегю Грэнвилл Стюарт Монтегю-Стюарт-Уортли-Маккензи, имел сомнительную славу человека, который ввел Лилли Лэнгтри в лондонское высшее общество.

Уильям Бекетт Денисон, банкир из Лидса и крупный акционер, так выразил мнение, которого теперь придерживался весь совет директоров: «Я тысячу раз пожалел, что проявил достаточно глупости и позволил себе (в основном из желания угодить своему сыну) прислушаться к вашему рассказу летом 1882 года»[315].

Даже самый верный и преданный друг Фрюэна, 5-й граф Росслин, автор сонетов и известный рассказчик, был вынужден заметить: «Лично я предпочел бы никогда не слышать о рогатых тварях. Расскажу вам одну историю. Я телеграфировал своему агенту: „Покупайте всю рогатую скотину“. Сообщение дошло с опечатками: „Хороните всю отвратительную скотину“{126}. Хотел бы я, чтобы так и было»[316].

По собственному признанию Фрюэна, «отношения со многими хорошими людьми безнадежно ухудшились»[317]. В финансовой прессе появился отчет о заседании правления, в котором сообщалось: «Директора с легкостью