Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

над городом можно было расценивать только как необоснованное иностранное вмешательство. Не успел Каслар и его свита занять свои посты, как местные уличные патрули отказались выполнять свои обязанности, мотивируя это тем, что они не будут подчиняться иностранным господам[286]. Из-за отсутствия эффективной полиции преступность неуклонно росла, что неизбежно привело к обострению напряженности между сицилийцами и каталонцами. Один из местных деятелей, Манфреди Лаккани, решился обзавестись своей собственной бандой и изгнать иностранцев. Это ему не удалось, и через некоторое время другая банда выследила и убила Манфреди, оставив его сильно изуродованное тело лежать на улице[287].

Шквал насилия заставил королевское правительство повторять, все чаще и чаще, запрет на ношение любого оружия, но все было безрезультатно. Более того, само повторение запрета говорит о неразрешимости проблемы. В 1325 году в Кастроджованни двор издал несколько новых законов. Очевидно, что рост количества оружия необходимо было ограничить, также как пресечь тенденцию соперничающих муниципальных лидеров объединяться в партии и предоставлять покровительство своим сторонникам, которые выполняли грязную работу на улицах:

Желая, чтобы Мы могли править Сицилийским королевством, в котором царит порядок и мир, а этого нам будет нелегко достичь, если мы сурово не накажем покровителей и защитников тех, кто совершает преступления (без чьей помощи злодеям недолго удавалось бы скрываться [от правосудия]), Мы постановляем, чтобы ни один дворянин, граф, барон, рыцарь, горожанин или кто-либо другой в королевстве не смел укрывать или прятать кого-либо, кто был обвинен или осужден нашими королевскими чиновниками[288].

Но вооруженные сторонники были лишь частью проблемы. Многие члены городских партий стали носить под одеждой доспехи, чтобы защититься от кинжалов убийц подосланных их соперниками.

Для общей пользы Его Королевского Величества подобает не только наказывать уже совершенные злодеяния, но и пресекать причины и средства, с помощью которых эти злодеяния совершаются. Кроме того, лучше остановить преступников до того, как они начнут действовать, чем наказывать их по всей строгости законов после того, как их преступления уже совершены. И потому, видя, что многие Наши подданные начали новую и чуждую практику носить бригандины или железные нагрудные пластины и прятать оружие под плащом, выдавая себя за сицилийцев, мы предлагаем и постановляем, чтобы скрытое ношение оружия в королевстве было полностью запрещено; ибо многие убийства и насильственные преступления легко совершаются из-за незрелых и капризных побуждений, когда эти люди прячут оружие под одеждой[289].

К этому времени положение настолько ухудшилось, что члены банд, контролировавших улицы и площади, уже не казались представителями того народа, который, восстановил порядок в обществе после Войны Сицилийской вечерни, и, следовательно, к ним нельзя было относиться как к таковым. В глазах закона они были чуждым элементом. Хотя они "выдавали себя за сицилийцев", они были более чужды королевству, чем пизанские и венецианские купцы, торговавшие на площадях, греки-рабы, работавшие в лавках и убиравшие в домах, или каталонские торговцы, финансисты, послы и солдаты, заходившие в порты, служившие в гарнизонах или при королевском дворе. Чтобы привлечь в свои формирования новых рекрутов или просто заставить трусливых купцов и торговцев подчиниться своей воле, лидеры банд соперничали друг с другом в помпезности, богатстве и власти, что имело большое значение. Таким образом, среди представителей городской элиты, будь то баронского или купеческого происхождения, мы видим впечатляющие демонстрации дорогих нарядов, безрассудные азартные игры, показную благотворительность и драматические выражения негодования по поводу реальных или мнимых оскорблений их чести. Тлеющая ненависть Джованни Кьяромонте к Франческо Вентимилья из-за сестры Джованни, от которой Франческо отказался как от жены в пользу своей любовницы, была именно таким явлением. Нет никаких признаков того, что Джованни питал какую-то особую привязанность к сестре, но скорее, поругание чести семьи, как оно воспринималось, не допускало ничего другого, кроме жестокой мести, даже если это означало опустошение всего острова.

Чтобы создать соответствующий имидж, многие лидеры даже влезали в долги, занимая деньги, чтобы выплатить жалование своим сторонникам или обеспечить себя атрибутами, соответствующими их положению в жизни. Это происходило снова и снова в Палермо, в Полицци, в Мессине и везде, где влияние можно было купить или завоевать путем запугивания[290]. Капиталы, которые в противном случае могли бы быть направлены на улучшение сельскохозяйственного или промышленного потенциала, вместо этого оседали в карманах вооруженных бандитов, чьи притязания на деньги покровителя постоянно росли. Такие долги, усугубляя общую проблему государственной и частной задолженности, заставляли правительство вводить все более строгие запреты на азартные игры, чрезмерную демонстрацию богатства или дорогой одежды, а также на ношения оружия членам каждой партии. Многое из этого было вдохновлено евангелическим духом королевского двора, но многое также было вызвано простым прагматизмом[291]. Введенный в 1309 году закон против "проклятого" греха игры в кости и карты, "который ведет ко всем видам пороков… поскольку мошенничество, обман, ложь и богохульство слишком часто составляют часть (их практики)", не принес особых результатов в обществе, которое жаждало развлечений и в котором те, у кого были деньги, чувствовали необходимость их демонстрировать[292]. Экстравагантная одежда продолжала оставаться проблемой, как и пышные свадьбы и похороны — события, которые правительство не только не одобряло из-за их затратности, но и опасалось как потенциально опасных собраний толп, легко доводимых до эмоциональных или алкогольных эксцессов[293].

Нападения на политических, личных и торговых соперников были делом обычным. Среди наиболее документально подтвержденных примеров — Джованни Чизарио, xurterius Палермо в 1328–1329 гг. (представитель одной из семей иммигрантов из Корлеоне), с несколькими вооруженными сторонниками пришел к дому Джованни Айелло, магистра юстициария валли, и поносил его "многими оскорблениями", пока между ними не вспыхнуло уличное сражение[294]. Гнев Чизарио был вызван либо разочарованием в исполнении Айелло своих обязанностей, либо, что более вероятно, завистью к тому, что Айелло вообще получил эту должность. Как показали свидетели, сторонники Чизарио требовали ареста молодого клиента Айелло по неназванному обвинению, а когда Айелло отказался выдать юношу в руки бандитов, посыпались оскорбления, которые привели в вооруженной стычке. Если записанные показания соответствуют реальным событиям, то первые колкости были произнесены на латыни, но по мере того, как страсти накалялись, обе стороны прибегли к уличному жаргону. Чизарио начал: "Ты шлюха и вор, я наступлю ногой на твое горло!". Айелло отвечал: "Ты бессовестно лжешь, как бастард священника, коим ты и являешься!" На это Чизарио, вытащив меч и приказав своим товарищам сделать то же самое, ответил: "Это ты гнусный лжец, мерзкий, подлый мерзавец! Мятежник! Предатель! Горе нам, если вожди Палермо будут такими, как ты!" После этого началось кровопролитие[295].

Их выбор оскорблений, интересный сам по себе, в значительной степени раскрывает еще один аспект проблем, раздиравших мир городов. Не считая личного соперничества, Чизарио ненавидел Айелло или, по крайней мере, обосновывал свою ненависть к нему его связями с каталонским двором. Отношения между этническими сицилийцами и каталонцами неуклонно ухудшались с