Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

грузно плыли по пыльной дороге, чадили выхлопные трубы, трепещущими волнами исходило тепло от радиаторов. Шли колонны автомашин с прицепленными легкими пушками на резиновом ходу, эти пушки, как игрушечные, подпрыгивали на колдобинах и уносились вдаль, и за ними клубились облака рыжеватой пыли, жирной, долго висящей в душном, неподвижном воздухе.

А батальон все шел и шел, и Журавлеву казалось – скажи сейчас кто-нибудь этим людям, что война кончена, распадись та внутренняя дисциплина, которая связала их воли воедино, – и мгновенно они упали и уснули бы здесь, на пыльной дороге, даже не найдя сил доползти до обочины.

Иногда Аня встречала его на проселочной дороге, и он никогда не мог предугадать, на каком повороте увидит ее, и потому каждая встреча казалась ему неожиданным счастьем.

Однажды они пошли по полевой тропе, зашли далеко, а день был такой же душный, как сейчас, и в поле их застала гроза.

Сперва гремело где-то вдали, потом сизая туча молча наплыла из-за дальнего холма и сразу закрыла все небо.

Настали сумерки, но не такие, как по вечерам, а какие-то желтоватые.

Подул ветер, и дальнее шоссе, невидимое до этого, обозначилось красноватой пылью, клубящейся над ним. Трава в поле заходила короткими, нервными волнами, и, казалось, слышно было, как тяжелые головки полевых ромашек ударяются о глухую землю тропинки.

Потом мощные, ровные струи воздуха, словно нагнетаемые гигантским вентилятором, согнули траву, и молния, как огненный гарпун, ударила в темную спину холма, и широкий перекатывающийся грохот потряс небо и землю. Начался дождь.

Сперва они шли, потом побежали – не потому, что боялись промокнуть, а просто легко и весело им было бежать под ливнем, даже не зная толком куда.

Они вбежали в лес, побежали по зеленой лесной дороге и, запыхавшись от бега, встали под большой березой, хоть прятаться от ливня было незачем, они уже промокли до нитки.

Но они стояли рядом под большой белой березой, и Аня считала молнии, слегка взмахивая правой рукой при каждом ударе грома, словно дирижируя небесным оркестром.

Сквозь легкую влажную ткань он чувствовал тепло ее плеча, и ему хотелось стоять так и никуда не уходить отсюда. Он плотнее придвинулся к ней, и она замолчала, перестала считать молнии.

– Тебе не холодно, Аня? – спросил он, и его голос показался ему хриплым и звучащим как бы издалека.

– Нет, совсем не холодно, – ответила она.

Они молча стояли рядом, а потом Аня сказала:

– А ведь дождь-то прошел.

Тогда он увидел, что дождь действительно прошел.

– Может быть, опять пойдет, – сказал он с тайной надеждой, – постоим пока.

Они опять стояли молча.

– Нет, все-таки надо идти, дождя-то давно уж нет, – промолвила Аня.

– Сейчас нет, а может опять пойти.

– Ты не хочешь, значит, идти со мной? – Она отступила от него и сделала притворно-обиженное лицо.

Он заглянул в ее серые глаза, они словно выцвели слегка. Она отвела взгляд от него.

– Не смотри так, – сказала она, – а то я убегу от тебя.

– Ну и убегай.

– И убегу. – Она дернула его за волосы, сказала: – Не догнать! – и побежала по зеленой лесной дорожке.

В этот миг к нему подошел сержант и сказал:

– Товарищ лейтенант, как с питаньем на привале будем устраиваться?

Дорога была избита, разрыта, завалена обломками. Деревья по сторонам были расщеплены, обезображены, все чаще виднелись обугленные остовы танков, разбитые автомашины, орудия с задранными в небо стволами. Там и сям лежали в поле трупы – еще в сапогах.

Когда с поворота шоссе показался полустанок, Журавлев не сразу узнал знакомое место. От пристанционного дома остались одни трубы, навеса над платформой не было и в помине. Рельсы были сняты, а под насыпью, колесами вверх, беспомощный, как черепаха, перевернутая на спину, лежал маневровый маленький паровоз.

Вот здесь он в последний раз сел в вагон, чтобы никогда не возвращаться сюда, – а теперь, волею войны, он снова здесь.

За два месяца до войны он навсегда расстался с Аней. «Я его люблю, но и тебя люблю, но ты теперь все равно не поверишь, что я и тебя люблю. Да и нельзя любить двоих» – так сказала она. У нее хватило такта удержаться от «надеюсь, мы останемся друзьями». Какая уж тут дружба. А что ему оставалось сказать?

Сейчас она где-то на Волге, – больше ничего он о ней не знает.

Батальон миновал полустанок. Все кругом было перепахано снарядами, даже телеграфные столбы сметены огнем. Вот и ласточкам сидеть негде, подумал Журавлев, а она любила ласточек.

Страшная усталость все ниже сгибала плечи людей, и все кругом было перенасыщено усталостью – и небо, и земля. И конские трупы в дорожных кюветах улыбались судорожной улыбкой, радуясь, что смерть стала для них отдыхом. И мертвецы, припавшие к опаленному суглинку на подступах к вражеским окопам, казалось, запнулись на бегу от усталости и уснули, не выпуская из рук оружия, и будут спать годы, а потом снова встанут и, с корнем вырывая травы, пришившие их тела к земле, в молчаливой ярости кинутся вперед, в атаку, и полевые бесстыдно алые маки, проросшие сквозь их сердца, будут колыхаться на лоскутьях их одежд.

Но вот, вслед за Журавлевым, бойцы свернули на проселочную дорогу, потом взошли на холм. Отсюда видно было Нежданное.

Поселок был не очень сильно разрушен, многие дома уцелели. Уцелел и дом, где жила Аня. Его бревенчатая башенка, торчавшая из зелени, впервые показалась Журавлеву не такой уж некрасивой.

Журавлев обернулся к бойцам и сказал:

– Вот и Нежданное, через десять минут отдохнем. Поднажмите, ребята.

Батальон спустился с холма. У озерного пляжа работали минеры – искали мины щупами. С ними была небольшая рыжая собака, она помогала им.

Журавлев встал у обочины и спросил у минера, где лучше расположиться. Минер указал на широкую лужайку – метров за двести.

– Вон там все проверено, товарищ лейтенант, можете быть спокойны. А и устали ж вы все, видать, – вся ваша рота идет и на ходу шатается, и вы тоже.

– Подымай выше, здесь не рота, здесь батальон, – сказал кто-то из бойцов.

Другой боец спросил:

– А Шарик-то хорошо помогает вам?

– Это не Шарик, это Мушка, – ответил минер. – А помогает хорошо. С утра до ночи работает, и отдыха ей нет, как и нам.

– Ишь ты, умница, – сказал боец и погладил собаку по гладкой шерсти.

Через несколько минут Журавлев скомандовал – левое плечо вперед. Пришли!

Он оглядел батальон, и ему стало жаль какой-то светлой и гордой жалостью этих людей. Он вдруг почувствовал, как они дороги ему