Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

Карцев записал адрес и сказал:

– Будет исполнено, товарищ майор.

Когда он дошел до дивизии, ему повезло: оттуда шла машина в город, порожняком. Грузовик был открытый, в передней его части на подостланном брезенте уже сидело несколько человек, – выбрали место потеплее, за кабиной, где не так обдувает ветром.

– Здравствуйте, – сказал Карцев и сел на пустой ящик посреди площадки.

– Вы, товарищ, – вот звания не знаем, – садитесь к нам сюда, места хватит, – промолвил кто-то из сидящих.

– Спасибо, спасибо, вам и так тесно, я здесь посижу, – ответил Карцев.

И хоть он и остался сидеть на прежнем месте, но от этого приглашения ему словно теплее стало. «Хорошие люди, всюду здесь хорошие люди», – подумал он.

Было темно, тихо. Карцев сидел и невольно слушал, как один из сидящих впереди, видимо сержант или старшина, вполголоса рассказывал своему соседу о каком-то Смирнове: «…Я ему говорю: „Ты брось, от этого добра не будет“. А он мне: „Не твое дело, в этом мне никто не начальство, вода не водка, пить не запретишь“. Вот он придет с поста, наложит этого учебного сахара, соли то есть, в кипяток – и пьет. Ну, пухнуть стал. Тогда я уж по-другому…»

Но тут загудел, зафыркал мотор, и грузовик тронулся. «Как мне везет сегодня… – со слегка суеверным чувством подумал Карцев. – Лучше бы все вначале было похуже, зато потом получше».

Грузовик давно уже набрал ход. Сзади из-под колес круглой белой волной летела снежная пыль, смешиваясь с голубым дымком отработанного бензина. Подняв воротник полушубка, Карцев сидел спиной к движению и смотрел, как вдали над сизой полосой леса восходит морозное солнце. Как холодно было в этот час, как просторно и бездомно! Темнота еще давала какую-то иллюзию тесноты, тепла, – но теперь, под этим светлеющим, зеленовато-голубым небом, мир был весь распахнут холоду.

А водитель, видно, тоже очень спешил в город – он все наддавал газу, и грузовик летел, летел по прямой дороге. Вот уже начался асфальт, и хоть он был почти невидим под ледяной коркой, но машина пошла глаже и еще быстрее. «В наш век больших скоростей пространство становится условностью», – вспомнил Карцев фразу одного своего университетского товарища. От быстроты движения ледяной ток воздуха пробивал одежду, струйками расползался по телу. Пространство, сжимаемое скоростью, как поршнем насоса, сопротивлялось, уплотнялось, становилось ощутимым. «Что ждет меня в городе?» – думал Карцев, и эта мысль жила в нем все время, на что бы он ни смотрел, что бы он ни чувствовал.

Между тем показались дачи предместья: некоторые из них пустовали, над другими из труб шел дым. И нежилые домики казались целее, новее, а у тех, в которых жили, окна были забиты фанерой, досками, заткнуты тряпьем, ломаная мебель валялась у крылец, ограды палисадников были разобраны.

Но вот начались многоэтажные строения, кирпичные ограды, замаячил вдали высокий трубчатый корпус элеватора, когда-то, наверно, полный зерна, теперь же наверняка пустой; потянулись желтые пакгаузы с полукруглыми крышами из рифленого железа; безмолвное покрытое инеем бетонное здание какого-то завода, словно ледяной брусок, сверкнуло за поворотом; показались зеленые и красные вагоны, до подножек занесенные снегом, огромные оледенелые паровозы со снежными горбами на железных спинах, загнанные блокадой в тупик, но ждущие своего часа. Начался город.

Город незаметно втянул в себя машину. Вот грузовик объехал большую воронку, огражденную кроватями, и Карцев невольно подумал: «Сколько же теперь в городе кроватей, на которых некому спать?..»

Один из бойцов постучал в крышу кабины, и грузовик остановился на широком проспекте, посредине которого стоял трамвай, – казалось, трамвай приехал сюда просто по мостовой, рельс не видно было под снегом. Боец, постучавший в кабину, спрыгнул, попрощался и ушел.

Вскоре сошел и Карцев. Он мог подъехать ближе к своему дому, но пришлось сойти в дальнем районе: первым делом нужно было вручить посылки, а один из адресатов жил здесь. Карцев нашел нужный ему дом и вручил пакет матери лейтенанта Пирогова. Он сказал ей, что лейтенант жив и здоров, что пока все благополучно.

– Передайте ему, что и мы пока живы, пусть не беспокоится, – сказала Карцеву седая женщина и добавила: – Только блокаду поскорее прорывайте, голубчики!

Спускаясь по лестнице, Карцев вспомнил, какое изможденное, серое лицо было у нее, как темно и холодно в квартире, как пахнет там какой-то бумажной гарью, сыростью, запустением. «А что у меня дома?»

Но теперь нужно было отнести вторую посылку. И ему представился боец со смешной фамилией Тягай – тот, посылку которого он нес в своем мешке. Это был высокий, сильный человек и потому, быть может, больше других страдавший от голода. Нелегко было скопить ему эти несколько кусков хлеба.

И Карцев пошел в другой район, в другой конец города, нашел улицу и дом, отдал посылку. И здесь ему было то же напутствие: скорее прорывайте блокаду.

Теперь вещевой мешок стал совсем легким, невелики были у Карцева запасы.

Уже начинался ранний зимний вечер. И день-то был сумеречный, а теперь эти морозные сумерки сгущались, заволакивали дома, и только там, где улицы выходили к Неве, было еще светло.

Нева показалась Карцеву странно-широкой, пустынной. В последний раз он видел ее в августе, в теплый и светлый день. Теперь это была совсем иная река. Корабли, словно примерзшие к гранитному берегу, казались маленькими, хрупкими и только подчеркивали ее простор.

Тускло поблескивали бугры зеленоватого льда у спусков, где брали воду; вдали, над серыми зданиями серый купол собора врастал в небо, как голова межпланетного снаряда; арки дальнего моста, белые от изморози, висели над рекой, как крылья, словно несколько гигантских птиц – крыло к крылу – летели рядом над снежной долиной. Космическим холодом веяло от этой реки, от города, от всего вокруг.

Город был мрачен и суров и прекрасен по-новому. В нем не было безысходности, нет, – весь он походил на сильного, гордого человека, попавшего в большую беду, и верилось, что беду он победит. «Но какой ценой! Какой ценой!» – думал Карцев.

Дойдя до своей улицы, он увидел, что угловой дом сгорел. В доме этом, в пятом этаже, жил его приятель, тот, что сказал про скорость. Карцев поднял голову, посмотрел на окно пятого этажа, второе от водосточной трубы. В черном прямоугольнике окна он увидел не свет от лампы с желтым абажуром, не перекладины рам, – он увидел темнеющее небо и первую вечернюю звезду. Она мерцала холодно и печально, и Карцев опустил голову и ускорил шаги.

Его дом был цел.