Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

раз взглянул на статую, чтобы ее спокойная красота облегчила мои предсмертные минуты.

Я взглянул на статую, но на ее лице не было прежней улыбки, у нее теперь был такой вид, точно она мучительно припоминает что-то. И мне показалось, что голубая жилка пульсирует на ее виске, и розовеет лицо, и плащ ее колышется от ветра, веющего в пролом стены.

Потом веки мои сомкнулись, но в забытьи я услышал легкие шаги наших бойцов у умолкшего пулемета, и вот пулемет заработал, ожил, а я потерял сознание.

Но, быть может, я потерял сознание еще до того, когда услыхал и увидал все это: ведь я был контужен тем же снарядом, которым был убит мой товарищ.

Неведомый друг[19]

По выписке из госпиталя младший лейтенант Карцев надеялся побывать в городе, но это удалось не сразу. Был он направлен прямо в свою часть, стоявшую к северу от Ленинграда. Узнав об этом в канцелярии и уже получив на руки документы, Карцев вернулся в палату и стал собираться в недальнюю дорогу.

Как ни голодно было, а кое-что он сумел сберечь, чтобы отвезти жене. Он завернул в газету несколько сухарей, сунул их в вещевой мешок; так же поступил и с хлебом. Кусок булки, что дали на Новый год, он упаковал отдельно в два слоя бумаги. Но это еще не все: у него было несколько порций сахару – целое богатство.

Через час Карцев шел по проселочной дороге к пункту Б., где держал оборону полк. Стоял сильный мороз, дорога была бела и безлюдна. Идти ему было тяжело, сердце билось прерывисто, с непривычки глаза болели от снежного блеска.

К вечеру он пришел в часть и здесь узнал, что писем от жены не было. Ему стало ясно, что дела ее плохи, если перестала писать, – прежде письма шли от нее часто. Тогда он пошел на КП батальона, доложил о своем прибытии и сразу же попросился в город, объяснив причину.

– Дело серьезное, – сказал комбат. – У многих ленинградцев такие дела нынче, не у тебя одного.

«Откажет», – подумал Карцев, и сердце у него захолонуло.

– Два дня хватит? – резко спросил комбат.

– Хватит, товарищ майор, – торопливо сказал Карцев, но сразу же добавил: – Я еще не совсем выправился, товарищ майор, ходить трудно, – а вдруг машин попутных не будет… Мне бы еще один день.

– Ну ладно, три дня. Послезавтра отправишься в город. Твой взвод, когда рощу «Хохол» отбивали, хорошо действовал, – вот тебе и поощрение.

На переднем крае почти все было по-старому. Стреляли, как и двадцать дней тому назад, – ни чаще, ни реже. Вокруг позиции взвода прибавилось несколько воронок, их уже наполовину занесло снегом; расщепило снарядом ель возле одной из стрелковых ячеек. Выбыло три бойца, а в пополнение дали одного, – и то еще хорошо, могли совсем не дать. Людей не хватало.

А впереди, за увязшими в снегу рогатками с колючей проволокой, за обманчиво ровным пространством нейтральной зоны, виднелись брустверы неприятельских окопов.

Кое-где траншеи пролегали совсем близко от вражеских, и в морозные безветренные вечера нашим бойцам, стоящим в боевом охранении, слышны были окрики финских унтеров, шаги часовых по дну окопа, по упругой, как чугун, до звона промерзшей земле.

Здесь же прозябшие и очень усталые люди держали свои рубежи. Лица их были свинцово-серы от недоедания и усталости. Но когда после внезапной огневой подготовки неприятель кидался в атаку, чтобы отобрать какую-нибудь высотку или рощу, он каждый раз откатывался назад.

Оживали посиневшие пальцы стрелков, озлобленно-точен был огонь пулеметчиков, – и сытый, натренированный враг не выдерживал огня. Страшная, непонятная неприятелю сила владела этими людьми.

Через три дня, еще до рассвета, Карцев отправился в путь. Тропинка петляла между елей, огибала воронки. Задумавшись о своем, Карцев машинально шел по ней и ни разу не сбился.

Было тихо, но порой некстати, невпопад, как вспугнутые со сна, начинали трещать автоматы, в их трескотню начальственно вмешивался нечастый щелкающий гул винтовочных выстрелов, и снова все затихало.

Иногда ослепительно-холодный зеленоватый свет вплывал в вышину и озарял окрестность: это неприятель, боясь, что подползет наша разведка, бросал ракеты; тогда тени елей острыми черными треугольниками проектировались на равнину, ветви изуродованных осколками берез колеблющейся сетчатой тенью ложились на мерцающий наст, набухали и, как щупальцы, ползли через тропинку. Но вот ракета, достигнув своего зенита, на мгновенье замирала в высоте и плавно, печально падала вниз, и деревья спешили обратно вобрать в себя свои тени, и тени торопились к ним, но по дороге их настигала общая тьма.

На полпути к КП батальона Карцев присел отдохнуть возле подбитого танка. Ноги почему-то ныли, во рту был неприятный металлический привкус, вещевой мешок давил на плечи – сказывалась ранняя выписка из госпиталя, голод. Но таким холодом несло от промерзшего железного корпуса, такая стужа проняла вдруг Карцева, что он и минуты не высидел, пошел дальше.

Дойдя до поросшего кустарником бугра, согнувшись в три погибели, увязая в снегу, пошел он по его склону – не по верху. Бугор простреливался, и хоть ночью финнам и не было видно, ходят по нему или нет, но пулеметы у них были установлены так, чтобы и в темноте, наугад, хлестать по пристрелянному гребню, – нет-нет, да и дадут очередь. Вот и теперь раздалось несколько выстрелов, и пули прошли над бугром, сбивая ветки с кустов. Карцев обрадовался своей осторожности: пойди он верхом – могли бы ранить или убить, и лежать бы ему со своим грузом на снегу. Прежде он, бывало, и днем по какой-то странной лени, чтобы сократить дорогу на КП и не карабкаться по склону, перебегал бугор по верху. Но последние два дня он стал осмотрителен, стал бояться, что его ранят и он так и не попадет в город к жене. Сейчас же он был особенно осторожен: в своем мешке за плечами он нес не только свои припасы, но и две посылки товарищей по роте, тоже ленинградцев. Три жизни он нес за плечами и отвечал за них.

Но вот он дошел до КП и доложил, что отбывает.

– Ни пуха ни пера, – сказал майор, – смотри не опоздай, и так три дня дал тебе.

Потом, когда Карцев открыл дверь землянки, чтобы выйти, комбат задержал его.

– Тут письма идут на Мухина, бойца из третьей роты, ленинградца, а он больше недели как убит. Извещение мы жене послали, да сейчас там в городе плохо почта действует, ты уж зайди к его жене и скажи, что