Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

вы забыли, что прах наших детей и наших братьев свидетельствует о нашей верности ему повсюду – и в песках Африки, и на берегах Гвадалквивира и Вислы, и в снежных пустынях Московии? За последние десять лет три миллиона французов лишились жизни ради одного человека, который и теперь еще намерен сражаться со всей Европой? Довольно! Мы достаточно сделали для него! Теперь долг повелевает нам спасать нашу родину»{3005}. Днем в столицу начали прибывать разоруженные и павшие духом войска, и «повсюду, где они проходили, они рассказывали, что все пропало»{3006}.

В бюллетене от 21 июня Наполеон объявил, что выиграл бы битву при Ватерлоо, если бы «недоброжелатели» (malveillants) не подняли крик «Спасайся кто может», после чего «армия превратилась в беспорядочную массу». Закончил Наполеон так: «Исход битвы при Мон-Сен-Жан [то есть при Ватерлоо], прославившей французские армии, тем не менее оказался роковым»{3007}. Это мало кого убедило, но трижды употребленное слово «роковой» (funeste) оставило парижан в уверенности, что произошла катастрофа, лишившая Наполеона возможности сохранить престол. Возможно, той ночью Наполеон снова попытался отравиться. Шарль-Луи Каде де Гассикур, фармацевт императора, в 1818 году рассказал генералу Тибо, что 21 июня его вызвали в Елисейский дворец. Наполеон, как и год назад, принял яд, однако передумал – и перепуганный Гассикур сумел вызвать у него рвоту, а после промыть желудок{3008}. Поскольку иных сведений на этот счет мы не имеем, Гассикур вполне может говорить правду.

На следующий день в 12 часов (после заявления Лавалетта, Савари и Коленкура – самых преданных министров – о неизбежности отречения) Наполеон во второй раз отрекся от престола. Он продиктовал текст «со стремительной решительностью, отличающей его организованность на поле брани»{3009}. «Французы! – объявил он. – Начиная войну за независимость Франции, я рассчитывал, что все национальные власти соединятся со мной в одном усилии, в одной воле, и имел основание надеяться на успех. Но обстоятельства, как вижу, изменились, и я приношу себя в жертву врагам отечества… Моя политическая жизнь кончена, и я объявляю моего сына императором французов под именем Наполеона II. Нынешние министры образуют временный государственный совет. Приглашаю палату установить, согласно закону, регентство. Все должны объединиться ради общественного спасения и сохранения независимого государства»{3010}.

Наполеон еще надеялся, что Законодательный корпус предложит ему возглавить сопротивление союзникам, но, если, как он заявил Лавалетту, временное правительство не будет нуждаться в его услугах, он желал бы поселиться в Америке как частное лицо{3011}. Америка лишь недавно заключила мир – после трехлетней войны – с Англией, и, весьма вероятно, правительство Соединенных Штатов позволило бы ему остаться в стране, если бы он сумел туда попасть. Лавалетт записал, что отрекшийся Наполеон «весь день сохранял спокойствие, подавая советы касательно диспозиции армии и того, как вести переговоры с врагом»{3012}.

Временное правительство, главой которого 24 июня стал Фуше, с удовольствием приняло отречение императора. Макдональда назначили командующим вооруженными силами, Лафайета – Национальной гвардией (Удино – его заместителем), а Карно сохранил свой прежний пост – министра внутренних дел. Талейран (в четвертый раз) занял пост министра иностранных дел{3013}. Когда Journal de l’Empire сообщила, что Наполеон Бонапарт удалился в Мальмезон, это поразило людей: если даже главная бонапартистская газета не называет его императором, его дела и в самом деле очень плохи. Впрочем, некоторые из самых верных бонапартистов продолжили сопротивление. Барон Поль-Алексис де Мениль, полковник Рейнской армии, со своей 37-й линейной полубригадой сражался в округе Сельц (Эльзас) и восемь дней после Ватерлоо, а кое-какие города (например, Живе, Шарлемон, Лонгви, Мезьер, Шарлевиль и Монмеди) капитулировали лишь в августе и даже в сентябре.

Незадолго до того, как навсегда покинуть Париж, Наполеон попрощался с взволнованным Виван-Деноном. Положив руки ему на плечи, Наполеон сказал: «Мой дорогой друг! Не будем раскисать; в трудном положении вроде нынешнего следует действовать хладнокровно»{3014}. Виван-Денон своими описаниями Египта и Египетского похода, эскизами памятных медалей, поощрением ампира в искусстве и руководством Лувром сделал более, чем кто-либо, кроме самого Наполеона, для успеха культурной составляющей бонапартизма. Виван-Денон был одним из многих не носивших эполеты выдающихся людей, сожалевших о падении Наполеона.

Человек, менее уверенный в себе, вероятно, продумал бы заранее возможности бежать. Наполеон между отъездом 25 июня в Мальмезон (вместе с Гортензией, Бертраном и Маре) и сдачей в плен англичанам 15 июля сделал нечто чрезвычайно на себя непохожее: он проявил нерешительность. Союзники и Бурбоны приближались к Парижу, предвкушая повторную реставрацию, пруссаки широко рассылали кавалерийские разъезды, и пространство для маневра Наполеона стало сужаться. Из Мальмезона Наполеон запросил у временного правительства паспорт, чтобы отбыть в Америку, и два фрегата, которые должны были ждать его в Рошфоре{3015}. Это нелепость: английский 74-пушечный корабль «Bellerophon» заблокировал гавань и не признал бы паспорт, выданный Наполеону ни правительством Фуше, ни каким-либо иным{3016}. 26 июня Наполеон принял в Мальмезоне Марию Валевскую, и они попрощались.

29 июня Декре и Буле де ла Мерт, эмиссары Фуше, сообщили Наполеону, что правительство предоставило ему два фрегата, «Saale» и «Méduse», и, поскольку пруссаки приближались, ему пора покинуть Мальмезон. Задержавшись лишь для того, чтобы зайти в комнату, где умерла Жозефина, и в последний раз попрощаться с матерью и Гортензией, он в 17:30 уехал в сопровождении Бертрана и Савари (Фердинанд, главный повар Наполеона, предпочел не ехать: когда он отправился на Эльбу, ему не заплатили обещанное). «Если бы я уехал в Америку, – позднее размышлял Наполеон, – мы могли бы основать там государство»{3017}. Ко 2 июля (он был уже в Ньоре, департамент Де-Севр) Наполеон все еще не знал, что делать, а его спутники спорили, следует ли ему ехать в Орлеан, к армии, или попытаться пробраться на американский торговый корабль, ждавший его в 7 милях от берега{3018}.

Вместо этого Наполеон остался в приморской префектуре Рошфор и двенадцать дней думал, как «Saale», «Méduse», 20-пушечному корвету и бригу избежать встречи с «Bellerophon». Когда капитан «Méduse» Пьер-Анри Филибер отказался участвовать в каком-либо столкновении, двое молодых морских офицеров, лейтенант Жанти и мичман Доре, вызвались перевезти Наполеона через океан на парусной яхте, и за это их вычеркнули (до падения Бурбонов в 1830 году) из списка офицерского состава флота{3019}.

5 июля в Рошфор приехал Жозеф и великодушно предложил Наполеону притвориться им: братья были похожи друг на друга{3020}. Вместо того чтобы ухватиться за эту возможность, Наполеон снова мешкал. Когда три дня спустя Бурбоны формально вернули себе власть, он потерял контроль над фрегатами.

К тому времени адмирал Генри Хотэм разослал английские корабли от Ле-Сабля до Жиронды с приказом искать Наполеона. Тот отверг еще несколько рискованных вариантов, в том числе ночной побег на датском корабле. 9 июля Наполеон делал войскам смотр в Иль д’Эксе, его приветствовали местные жители, но ночевал он на борту «Saale», а «Bellerophon» стоял поблизости на якоре.

10 июля Наполеон отправил на «Bellerophon» Савари и своего камергера маркиза де Лас-Каза, чтобы обсудить с 38-летним капитаном Фредериком Мейтлендом условия плена. Наполеон не мог сдаться ни Бурбонам (их флаг был поднят в Рошфоре 12 июля), ни пруссакам: и те и другие казнили бы его. Позднее Наполеон говорил, что «не мог заставить себя принять какую-либо помощь императора Австрии, помня, что тот выступил против него»{3021}. Переговоры возобновились 14 июля. В этот раз их вели Лас-Каз и генерал Шарль Лальман, при Ватерлоо командовавший гвардейскими конными егерями. Мейтленд заверил, что в Англии Наполеон найдет хорошее обращение, а погода там лучше, чем он воображает{3022}. Наполеон увидел здесь признак того, что с ним будут обращаться скорее как с гостем, чем как с пленником, и предоставят убежище, однако было нелепо полагаться на беспечное заявление офицера, не обладавшего полномочиями для заключения официального соглашения. Сам Мейтленд дал понять, что у него нет права обещать что-либо, кроме безопасного следования в английские воды{3023}. Даже