Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

«Я могу проигрывать битвы, – еще в 1796 году заявил Наполеон сардинским посланникам, – но никто и никогда не увидит, что я теряю минуты из-за самонадеянности или медлительности»{2938}. Поскольку пруссаки, по-видимому, отступали вдоль своих линий сообщения на восток, к Льежу, он мог обрушиться на Веллингтона на рассвете 17 июня, в субботу. Вместо этого он встал лишь в 8 часов и потратил следующие пять на чтение донесений из Парижа, осмотр места боя при Линьи, попечение о раненых, обсуждение с пленными прусскими офицерами внешней политики их правительства и беседу («с обычной непринужденностью») с собственными генералами о политике{2939}. Лишь в полдень он отправил вдогонку прусской армии Груши с огромным корпусом (33 000 солдат при 96 орудиях) – и за день до ожидаемой крупной битвы с Веллингтоном не сосредоточил свои силы, а, напротив, распылил их{2940}. «Скорее, Груши, преследуйте пруссаков, – напутствовал его Наполеон. – Пусть чувствуют клинок у почек, но своим левым флангом обязательно поддерживайте связь со мной»{2941}. Отослав Груши, Наполеон проигнорировал свое собственное правило: «Накануне сражения не должно отделять от армии ни одного отряда, потому что в продолжение ночи порядок вещей может измениться или вследствие отступательного движения неприятеля, или вследствие прибытия к нему сильных подкреплений, которые дадут ему возможность действовать также наступательно и сделать ваши первоначальные распоряжения гибельными для вас»[334]{2942}.

Хотя посещение Линьи позволило Наполеону составить представление о боевых построениях пруссаков и о том, какие из неприятельских соединений понесли наибольший урон, это знание ни в коем случае не компенсировало спасения прусской армии, которого можно было избежать, если бы Наполеон отправил ей вдогонку Груши 16 июня или рано утром 17 июня. Сульт послал Пажоля на разведку к Намюру, и несколько взятых там орудий и пленных убедили Наполеона, что большая часть пруссаков в беспорядке отступает вдоль своих линий сообщения{2943}. Из замечаний, сделанных им в тот день и в дальнейшем, понятно, что Наполеон считал: при Линьи он нанес пруссакам такое поражение, что впредь они не будут играть значительной роли в кампании. Поэтому на север разведка послана не была.

Пруссаки имели пятнадцать часов форы перед Груши, и он не знал, в каком направлении они двинулись. Блюхер в бою получил контузию, и его начштаба генерал Август фон Гнейзенау распорядился отступать не на восток, а на север, чтобы не отдаляться от Веллингтона. Впоследствии Веллингтон назвал этот неожиданный ход важнейшим решением XIX века. Наполеон, в следующие пять лет снова и снова воссоздававший в уме сражение, винил в поражении многие обстоятельства, но признавал, что должен был поручить преследование пруссаков либо более энергичным Вандаму или Сюше, либо Пажолю всего с одной дивизией. «Все остальные войска мне следовало забрать с собой», – с сожалением говорил он{2944}.

Поздно утром 17 июня Наполеон неторопливо выехал на соединение с Неем к Катр-Бра и прибыл в 13 часов. Веллингтон, к тому времени знавший о бое при Линьи, предусмотрительно отошел на север под проливным дождем и получил вдоволь времени для обустройства позиции на гребне плато Мон-Сен-Жан. Позиция находилась в нескольких километрах южнее его ставки в деревне Ватерлоо. Эту местность Веллингтон уже изучил и отметил массу возможностей для обороны (шириной всего 4,8 километра, с многочисленными «невидимыми» зонами и двумя большими каменными фермами Угумон и Ла-Э-Сент перед хребтом). «Одно из очевидных правил войны состоит в том, чтобы не делать того, что желает неприятель, – гласило правило Наполеона, – уже по той только причине, что он желает этого. Так, не должно давать сражения на местности, им осмотренной и изученной»[335]{2945}. Наполеон – в нарушение собственных правил – не пожертвовал гвардией при Бородине, провел слишком много времени в Москве и Лейпциге, разделил свои силы во время Лейпцигской кампании и перед Ватерлоо и, наконец, согласился на генеральное сражение на поле, избранном противником.

17 июня Наполеон некоторое время потратил на посещение частей, отличившихся при Линьи, и вразумление тех, которые себя не проявили. Он узнал полковника Одоара из 22-го линейного полка, служившего в гвардии, и спросил, сколько солдат тот вывел на смотр (1830 человек), сколько потерял накануне (220) и что случилось с ружьями, брошенными пруссаками{2946}. Когда Одоар заявил, что ружья уничтожаются, Наполеон сказал, что они понадобятся Национальной гвардии, и предложил платить 3 франка за каждое подобранное ружье. И все же утро 17 июня прошло в абсолютно необычном для Наполеона бездействии.

Жером и Ларрей десятилетия спустя утверждали, что апатичность Наполеона была обусловлена геморроем, выведшим его из строя после Линьи{2947}. «Брат мой! Я слышал, что ты страдаешь от геморроя, – писал Наполеон Жерому в мае 1807 года. – Простейший способ избавиться от него – поставить три-четыре пиявки. С тех пор как десять лет назад я применил это средство, больше не испытывал мучений»{2948}. Но в самом ли деле Наполеон испытывал физические мучения? Это помогло бы объяснить, почему при Ватерлоо Наполеон почти не садился в седло (он лишь посетил в 15 часов «большую батарею» и в 18 часов проскакал вдоль фронта) и дважды ненадолго отлучился на ферму в Россомм (около 1400 метров за позициями){2949}. Утром в Ле-Кайю он выбранил своего слугу Гюдена, резко подсадившего его в седло, и потом извинился: «Когда помогаете взобраться на лошадь, лучше делать это спокойнее»{2950}. Генерал Огюст Петье (из штаба Сульта при Ватерлоо) вспоминал, что для 45-летнего мужчины живот императора был необычно велик. Более того, в этой кампании Наполеон оставался в седле гораздо меньше времени, чем бывало. Когда он спешивался, чтобы взглянуть на карты, разослать приказы и получить донесения, штабные офицеры ставили перед ним сосновый столик и грубый стул, также из сосны, и Наполеон подолгу сидел{2951}.

Историки приписывают Наполеону инфекцию мочевого пузыря, но его камердинер Маршан отрицал, что в то время хозяин страдал от этого недуга. Не существует также убедительных данных, подтверждающих нарколепсию. «Еще никогда прежде император не проявлял большей энергии, авторитета и способностей вождя», – вспоминал Флао, один из доверенных адъютантов{2952}. Но в 1815 году Наполеону было почти 46 лет, он располнел и растерял кипучую энергию, свойственную ему двадцать лет назад. К 18 июня Наполеон лишь раз за шесть дней как следует выспался. Флао объяснил бездеятельность Наполеона тем, что «после решительной битвы и маршей, которые мы предприняли накануне, на рассвете не стоило ждать, что наша армия снова выступит»{2953}. Заметим, что все это годом ранее не помешало Наполеону дать за пять дней четыре сражения.

В действительности нет убедительных доказательств того, что любое из решений, принятых Наполеоном 18 июня, обусловлено состоянием его здоровья, а не его неверными суждениями и ошибочными разведданными. «На войне, – объяснял он в следующем году одному из своих пленителей, – выигрывает всегда тот, кто делает меньше ошибок»{2954}. В кампанию Ватерлоо именно Веллингтон, изучивший приемы и деятельность Наполеона, оказался точнее в маневрах и присутствовал повсюду на поле боя. Наполеон же, Сульт и Ней, напротив, провели одно из худших сражений периода Наполеоновских войн. Лучшим из боевых генералов, с которыми Наполеон имел дело до Ватерлоо, был эрцгерцог Карл, и Наполеон просто оказался не готов к встрече с тактиком масштаба Веллингтона, который, кроме того, не проиграл ни одного сражения.

17 июня в Катр-Бра Наполеон встретился с д’Эрлоном: «Вы нанесли удар делу Франции, генерал», – или (как предпочел передать сам д’Эрлон): «Франция погибла. Поезжайте, мой дорогой генерал, встаньте во главе кавалерии и изо всех сил преследуйте английский арьергард»{2955}. Тем вечером Наполеон как будто находился неподалеку от места боя между английским конным арьергардом, замедлившим движение из-за проливного дождя, и французским авангардом, гнавшим противника на север, к гребню Мон-Сен-Жан, но (вопреки тому, что д’Эрлон утверждает в мемуарах) сам не принял участия в кавалерийской атаке{2956}. Наполеон, однако, остановился около раненого капитана Эльфинстона из 7-го гусарского полка,