Читать книгу - "Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский"

достигла уже в победоносной и, следовательно, более легкой стадии завершения гражданской войны (на европейской территории страны). В марте — апреле 1920 года была принята программа «полной милитаризации труда». А 29 ноября того же года, всего лишь за четыре месяца до объявления нэпа, родился, быть может, самый радикальный и последний «коммунистический» декрет, окончательно упразднивший не только частное, но и всякое самостоятельное личное предпринимательство: декрет об обобществлении всех мелких кустарей и ремесленников…

Все это по неизбежности сопровождалось отделением социализма от демократии, установлением авторитарной формы правления одной партии с возникновением культа «вождей» (пока еще многих!), устранением с общественной арены оппозиционных партий и нетерпимостью к организованному инакомыслию противоположной ориентации, постепенной ликвидацией основных политических и духовных свобод, лишением органов народного представительства и волеизъявления — Советов — реальной власти, возведением в закон так называемой «революционной совести», чрезвычайных «троек», всевластием ВЧК, беспощадным подавлением крестьянских восстаний, террором по классовому признаку, «расказачиванием» и т. д.

Непоследовательным был и провозглашенный поворот к многоукладной экономике. По замечанию того же историка В. Сироткина — «Ленин, как известно, „движение к социализму“ через нэп мыслил без политического плюрализма, в рамках диктатуры пролетариата»…

Вот по каким причинам безразборчивая идеализация «ленинских норм» — вид догматизма, хотя, быть может, и одержимого благими намерениями…

Однако же надо возвратиться в реальную общественно-литературную атмосферу 60-х годов, когда создавалась книга Эренбурга. Главным врагом и не собиравшимся сдавать позиций противником тогда (как, впрочем, отчасти и доныне!) оставался сталинизм без Сталина. Всеобъемлющее могущество авторитарно-командной политической и хозяйственной системы, способной непрерывно воспроизводить и культивировать сталинскую модель человека на всех этажах и уровнях общественной иерархии, тогда еще в полной мере существовало. Не только не было сколько-нибудь значительно поколеблено или подорвано, но даже еще и не подвергалось, как теперь, серьезному публичному осмыслению и анализу. Борьба шла по преимуществу с эксцессами — с «культом личности Сталина».

Слегка перекрасившиеся для вида стародавние сталинисты и неосталинисты находились у власти, на всех командных постах, во всех порах государственной и общественной жизни. Они плотным кольцом окружали одинокую фигуру робкого и колеблющегося реформатора Хрущева. Они были подлинными хозяевами страны, держались уверенно, не желали миндальничать и вели себя агрессивно. А затем и вовсе кинулись в наступление, перейдя к постепенной и все более явной реставрации частично упраздненных сталинских порядков.

В борьбе с преступной идеологией сталинизма апелляция к народолюбивой романтике первых лет Советской власти, к образам самоотверженных и неподкупных энтузиастов ленинской гвардии, к «ленинским нормам» давала известную опору передовым современникам, служила им положительным общественным идеалом.

Под знаком защиты «идей XX съезда», от которых сначала шла на попятную, а затем и вовсе отшатнулась официальная партийная линия, развертывалась в те годы деятельность передового журнала «Новый мир». «Ленинские нормы» в немалой степени вдохновляли и А. Твардовского в поэме «За далью — даль», и многочисленную плеяду других лучших советских писателей. «…И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной», — пел тогда полуопальный Булат Окуджава.

Были, конечно, и более проницательные мыслители и критически настроенные художники.

Василий Гроссман, близкий литературный товарищ Эренбурга военных лет, в изъятой у него органами госбезопасности рукописи романа «Жизнь и судьба» (1960; «Октябрь», 1988, № 1–4) с философской глубиной и образной пластичностью представил художественный срез, дал целостную панораму сталинского устройства человеческого общества.

Сталинизм обрисован в этой книге как исторически сложившаяся и по-своему достигшая образца система тоталитарного государства, живущая и пульсирующая по собственным античеловеческим законам. Деяния и необузданные прихоти «вождя» при этом, быть может, лишь наиболее броско выражают то, ради чего эта система создана и благодаря чему она существует. Эта тщательно скрываемая однако же главная цель — владычество над людьми, ловкое манипулирование сознанием и волей миллионов, осуществление фантастических державных проектов и честолюбивых бюрократических замыслов, угнетение и высасывание соков из трудового народа бессчетным множеством мелких «вождей» и их челядью, устроившихся на всех этажах, отсеках и в закутках огромной государственной пирамиды.

Такая система, будучи однажды созданной, может в дальнейшем, как показала история, сама выдвигать, ниспровергать и развенчивать «земные божества», заменяя культ прежнего вождя на очередной новый.

На протяжении многих лет и в жизни, и в творчестве многое связывало Эренбурга с Василием Гроссманом. Однако же многое и разделяло этих писателей. Притом не только в литературной тактике, но и в социально-философских и политических воззрениях. Духовная эволюция Гроссмана была особенно интенсивной и стремительной именно в те годы, когда уже обдумывались и создавались первые книги мемуарного повествования Эренбурга. И нужно иметь в виду эти взгляды, если даже не вдаваться в подробную их оценку.

В художественно-публицистической повести «Все течет» (1963; «Октябрь», 1989, № 6) В. Гроссман углубил содержавшуюся уже в романе «Жизнь и судьба» попытку показать черты структурной и духовной природы сталинизма. Обратившись на сей раз к проблеме происхождения сталинизма, писатель рассматривает его как вид национал-коммунизма, опирающегося на самые темные стороны народной души, на вековые предрассудки и низменные инстинкты народных масс.

Прослежены автором также исторические связи и корни преемственности политики Сталина и идеологии сталинизма с мировоззрением и деятельностью В. И. Ленина.

Строем художественных картин и многими публицистическими отступлениями автор стремится показать, что без серьезной подготовительной основы, сколько ни толкуй о злой воле Сталина и произведенном им государственном перевороте, не оформилась бы окончательно и не утвердилась взлелеянная им система. В короткий срок она заменила собой свернутый и похороненный ею ленинский нэп. «Ленинский синтез несвободы с социализмом ошеломил мир больше, чем открытие внутриатомной энергии», — утверждает В. Гроссман.

Трагические судьбы интеллигенции в революции, несовместимость гуманистических устремлений личности, ее прав на свободу, любовь и счастье с тоталитарным режимом «военного коммунизма» в первые годы Советской власти изобразил Б. Пастернак в романе «Доктор Живаго» (1956). В редакции журнала «Новый мир» уже лежала рукопись романа А. Солженицына «В круге первом», где не только репрессивная система, но и все возглавляемое Сталиным общество сопоставлялось с кругами Дантова ада. А в неизвестной тиши тем же писателем создавалось уже беспримерное художественно-публицистическое исследование XX столетия «Архипелаг ГУЛАГ» (1958–1968). События в нем прослеживаются начиная с карательной политики и массовых репрессий 1918 года…

Были и многие другие родственной направленности произведения в «самиздате» и «тамиздате», с которыми хотя бы отчасти, конечно, был знаком И. Эренбург…

Непоследовательность и противоречивость идеологических и политических позиций в мемуарной книге Эренбурга, пожалуй, особенно явно обозначились и выступили на поверхность в месте наиболее чувствительном — в оценке личности Сталина и истолковании его роли в истории страны.

Речь идет прежде всего об упоминавшейся гл. 33 шестой книги повествования, на которую, по собственному признанию, столько бесплодно израсходовал бумаги при ее