Читать книгу - "Изобрести современность. Эссе об актуальном искусстве - Линда Нохлин"

эвфемизм «непривилегированные») — стойких, терпеливых жертв, достойных помощи и поддержки, жертв, с которыми нужно что-то делать, но тем не менее как жертв, а не как класс — объединившихся активистов, борющихся за свои права посредством революционных коллективных политических действий, вроде тех, которые, пусть и трагически, изображены в «Восстании ткачей» Кольвиц. Образы Ренуара, Ван Гога или Рииса если и содержат какой-то призыв к действию — а Риис, безусловно, хотел, чтобы его фотографии были именно такими, — в конечном счете полагаются на обращение к совести богатых и могущественных, а не на сознание — классовое сознание — самих рабочих: они очевидно реформистские по своей направленности, подкрепленные разумной дозой здорового эмпиризма, но не революционные.

Неоднозначность отношения Ренуара к ткачам, которых он изображает в серии «Промышленный кризис в Лионе», усугубляется посвящением, написанным на оригинальном рисунке «Без работы»: «Месье Депапу: на память». Месье Депап, о котором идет речь, — это, должно быть, Сезар де Пап, фламандский типограф и видный социалист, основавший в 1885 году Бельгийскую рабочую партию. Де Пап был активным участником конгрессов Первого интернационала с 1867 по 1870 год и сотрудником первой в Европе открыто социалистической газеты L’Egalité{88}, основанной Жюлем Гедом в 1877 году. В 1884 году, когда Ренуар создал свой рисунок с посвящением, Пап подписал важный манифест в поддержку бельгийского республиканизма[598]. Сложно отделаться от ощущения, что Ренуар работал над этим рисунком с необыкновенной самоотдачей, и сложно не задаться вопросом, не была ли эта самоотдача отчасти вызвана его общением с политическим активистом де Папом в то время; а может быть, наоборот, он считал, что «Без работы» достаточно убедительно выражал его отношение к серьезному кризису рынка труда, чтобы служить данью уважения такому важному лидеру рабочего движения, как де Пап, накануне основания последним Бельгийской рабочей партии. Хотя «Без работы» демонстрирует ограниченность гуманистического подхода к изображению угнетения рабочего класса в противоположность откровенно политическому, тем не менее такое видение, возможно, получило дополнительную остроту и напряженность благодаря причастности Ренуара к современной истории труда через посредничество де Папа[599].

Однако, рассматривая пределы вовлеченности Ренуара, следует подчеркнуть, что сама природа кризиса лионских ткачей 1884 года была полна двусмысленностей и противоречий. С одной стороны, на заднем плане звучал набат тревожного исторического прецедента. Это был не первый случай, когда в лионской ткацкой промышленности случался кризис — отнюдь нет, — и пятьдесят лет назад ткачи предприняли соответствующие меры. В памяти всё еще было живо революционное восстание 1831 года, так называемое Révolte des Canuts — Восстание лионских ткачей, единственного «корпоративного протестного движения» того времени[600], когда работники шелковой промышленности, страдавшие от ужасных условий труда в сочетании с низкой заработной платой и увольнениями и, возможно, вдохновленные идеалами Революции 1830 года, выдвинули требования о минимальной заработной плате, после чего, пусть и ненадолго, взяли власть в городе в свои руки. Это восстание было быстро подавлено армией, и голодным рабочим пришлось довольствоваться бессмертными словами, обращенными к ним председателем совета министров Жаном Казимиром-Перье после восстановления порядка: «Рабочие должны понять, что для них нет другого лекарства, кроме терпения и смирения»[601]. С тех пор город не раз сотрясали различные экономические кризисы и конфликты, особенно в 1848 и 1871 годах, а самый серьезный кризис он пережил в 1877 году. В 1884 году отношение правительства, теперь уже республиканского, было далеко не таким откровенно жестокосердным, как реакция на тяжелое положение лионских ткачей в 1830-х годах: рабочим теперь разрешалось открыто организовываться, а закон Вальдека-Руссо от 21 марта 1884 года стал попыткой примирения. Он предусматривал создание профессиональных союзов и обсуждение интересов работников и работодателей на свободном форуме. Тем не менее различные рабочие синдикаты быстро объединились, чтобы сформировать средство борьбы: их миссия в некотором смысле осталась той же, что и у повстанцев 1831 года, — добиться от промышленников минимальной заработной платы[602]. Даже когда осенью 1884 года кризис углубился, правительство оставалось миролюбивым, возможно, потому что пресса и, вероятно, общественное мнение были так благосклонны к рабочим: в октябре 1884 года оно направило в Лион парламентскую комиссию из сорока четырех человек для изучения положения безработных ткачей. Комиссия, однако, сообщила, что страдания лионских рабочих сильно преувеличены сенсационными статьями, появившимися в прессе, и утверждала, что шелковая промышленность просто переживает один из тех периодических кризисов, которые сопровождали ее историю, — «неотделимых от жизни крупной отрасли, подверженной капризам международного рынка»[603].

Но ситуация лионских ткачей — не то чтобы забастовка, но и не вполне потеря работы, — описанная Ренуаром, была осложнена факторами более существенными и конкретными, чем капризы международного рынка: эти ткачи являлись, по сути, представителями умирающей системы производства и устаревшей технологии. Они были операторами ручных ткацких станков в период растущей механизации и работали в небольших индивидуальных мастерских, а не на более централизованных и эффективных фабриках. Короче говоря, они были надомными мастерами умирающего ремесла. В серии иллюстраций, опубликованных в журнале L’Illustration в 1881 году — гравюрах Рикебуша, которые старательно собирал Ван Гог, — ткач за ручным ткацким станком представлен как яркий пример «исчезающих отраслей промышленности»[604]. Руководители этих маленьких мастерских, подобно старику, изображенному Ренуаром, занимали странное положение где-то между работодателем и наемным работником; их скудное существование зависело от капризов рынка и требований фабриканта, который поставлял сырье и платил за готовый продукт, но в то же время они были независимы и гордились своим мастерством. По словам одного из авторов того периода, «ткач из Лиона работает в условиях абсолютной свободы. Он не фабричный рабочий и ни за что на свете не отказался бы от своей свободы, своего рода художник, он дорожит своей независимостью и ведет дела с фабрикантом как равный, будучи хозяином своего скромного ателье, вместо того чтобы пользоваться безопасностью, которой обладают фабричные рабочие»[605].

Образ многострадального ткача, работающего на ручном ткацком станке, угнетенного, но дерзкого, борющегося за свое право на скромный заработок независимым ремеслом против варварских условий местной эксплуатации и растущей механизации, которому угрожает международная конкуренция, жестокие репрессии и откровенный голод, снова и снова появляется в работах социально ориентированных писателей и художников XIX века. Еще в 1831 году мадам Деборд-Вальмор написала проникновенное стихотворение, посвященное лионским рабочим «На улице: в день похорон в Лионе» («Dans la Rue: Par un jour funèbre de Lyon»)[606], а в 1877 году по случаю очередного промышленного кризиса лионских ткачей Виктор Гюго, выступив в их поддержку на митинге в Шато-д’О, провозгласил, что Лион — это воплощение самой Франции, а лионский рабочий — типичный французский рабочий: «Это город ремесел, <…> город, где в рабочем живет мыслитель и где Вольтер дополняет Жаккара{89}». «Лионский рабочий терпит нужду, — заявил Гюго, — бедность создает богатство»[607]. В Англии Джордж Элиот