Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

отдохнув, —

Он на тросах, вытянутых туго,

Звонко занял место наверху.

Он висел, оплечьями сверкая,

И по медным вычурным бортам

В нём бродил и бился, не смолкая,

Человек. А это было так:

Месяц для него опоку ладил

Тщательно, как делать всё привык,

Старший брат мой, пьяница и бабник,

Лучший по округе формовщик.

И в земле, очищенной от гальки,

Выверенной с каждой стороны,

Деревянный шлем заформовали

В яме двухсажённой глубины.

Печь плескала раскалённой медью,

Выпуск начинать бы хорошо…

Мастер ждал хозяина и медлил.

И ещё хозяин не пришёл —

Брат мой крикнул: «Выпускай-ка, Костя!

Что хозяин! Ждать их – сволочуг…»

Мастер, задохнувшийся от злости,

Обругался шёпотом и вдруг,

Багровея бородатой мордой,

Как медведь присадист (ну, держись!..)

Снизу вверх ударил в подбородок

Кулаком… И брат свалился вниз

Прямо в форму. Бросились, немея,

К лестнице в двенадцатый пролёт:

Может быть, они ещё успеют,

Может быть, кривая пронесёт…

Но уже, рассвирепев с разлёта,

Искры рассевая высоко,

Шёл металл сквозь огненную лётку

Белый как парное молоко.

И когда с шипением и гудом

Подошла белёсая гроза,

Брат ещё смотрел; через секунду

Лопнули и вытекли глаза.

Он упал, до губ весёлых чёрный,

Скрюченными пальцами руки

Впившись в стенку раскалённой формы…

Рассказали мне формовщики,

Как, роняя тело неживое,

Унося в огонь предсмертный гнев,

Вспыхнул брат сухою берестою…

…Шёл металл в гнездо дрожа и воя,

И стояли люди, онемев.

* * *

Колокол висит, и рвётся с борта —

Вылита, до мелочи четка, —

Жутко силясь задушить кого-то

Скрюченными пальцами – рука.

* * *

Двадцать лет с тех пор. Сегодня осень,

Тихий день за озером грустит.

Над оградой тополь безволосый

Осыпает жёлтые листы…

Колокол вверху – немой и страшный,

И берёт мальчишеская жуть;

Но уже иной, а не вчерашний

Я к нему с друзьями прихожу.

Брат, ты слышишь? Не померкла память,

Это я перед тобой стою,

Это я – огромную над нами

Поднимаю ненависть твою,

Против тех, кто в нашем доме лишний,

Кто, как волки, ходят стороной;

Против тех, кому ещё грозишь ты

Судорожной медною рукой.

Сентябрь 1933

Девушке из провинции

Буфера грохотали и дыбился пар,

Тормоза напрягались упруго,

И в жадную топку бросал кочегар

Богатый и и́скристый уголь.

И шла перепалка путей и дорог,

Мостов, полустанков и станций,

И ви́шневый хаос, и первый зарок,

И… песня о воинах Франции;

Клокочут в котле атмосферы,

Манометр иглу шевелит…

…«Во Францию два гренадера

Из русского плена брели…»

И ты заскучала не даром,

Вспомнив чужие слова,

Провинциальным гитарам

Даются большие права…

Здесь ландыши лаской помяты,

А зори – цветов голубей,

Здесь много вишнёвых закатов,

И тихих сиреневых дней…

Гитарная тихая замять,

Забытая лирика кос,

А полночь гремит буферами,

Законченным кругом колёс…

Провинция мёдом пропахла,

Романтикой первой любви,

И тут ораторией Баха

Родной горизонт перевит…

Приходит широкая память,

Реки невысокий откос…

…Ты с нами, ты с нами, ты с нами —

Гремят перестуки колёс.

И вот через оторопь ветра,

Сквозь тьму и оставленный день

На ветер летят километры

И старая ночь деревень.

Вам – моё простое, грустное «прощай»

Пахучая напористость приладожского ветра

Слова мои относит к растаявшей зиме.

Я завтра уезжаю за тыщи километров,

Короче говоря – за тридевять земель.

Дорога измеряется в выверенных сутках —

Рельсами, протянутыми в голубую даль,

Снегом – налипающим на оленьих куртках,

И памятью о радости, которую не жаль.

Я завтра уезжаю надолго и далёко,

Завтра полустанкам надо вырастать,

Заслоняя город Пушкина и Блока,

Нарвской и Московской и других застав.

Город – перехлёстнутый шквалами и бурей,

Где шпиль Адмиралтейства – золот на заре,

Где простые камни свою строгость хмурят

Так же, как и раньше, при Большом Петре.

Впрочем, про граниты говорить уж поздно,

Как встречать под вечер – молодость зари,

И я перерываю… И другим захлёстнут —

Про это-то другое буду говорить.

Впрочем, и про это говорить не стоит,

Хотя и начинается дело от того…

Но в конце концов-то самое простое:

Парень уезжает, и больше ничего…

Он пути проверил на широкой карте,

И отходу поезда предназначен час, —

Не законом дела, не приказом партий,

А суровой злобой, вставшей наотказ.

Завтра и надолго. Скатертью дорога,

Чемоданы жёлтые закрывай – бери…

Первый звонок… Но теперь немного

Не могу, любимая, не договорить…

Я из-за тебя в бешеную стужу

Ухожу, не в силах плакать и прощать,

Это соль и смысл весь… Привет тебе и мужу,

Чёткое, простое, последнее «прощай».

Капитан

Последние дни ледовитого марта,

К латуни компа́са примёрзла рука,

И брошена к чёрту ненужная карта

Ещё не открытого материка…

Собаки и люди идут под угрозой,

Под взглядом рево́львера, взмахом хлыста;

Обычно и просто подходят морозы,

И смерть на морозе легка и проста…

В глазах перепутаны меридианы

И перерублены сетки широт —

Но – холодный рево́львер в руках капитана,

Но – в глазах капитана арктический лёд…

На сказочный полюс! На