Читать книгу - "Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин"

угла,

Бухта, волны чуть-чуть передвинув,

Тихим зверем под лодку легла.

И минуя каюты запоры,

Через ночи фальшивую гать

С пароходов одесской конторы

Понимается песня легка:

Нынче в море качка

Высока…

Не жалей морячка

Моряка…

Днём скрипели дубовые стрелы

И кручёные тросы легко

Выносили из трюмов на берег

Круторогих черкасских быков.

И шатались быки, расставляя

По земле недоверие ног,

Истомлённые рейсом до края

Адской качки неверных дорог.

Только люди упрямого века —

Краснофлотцы – не могут устать…

И выходит над бухтой запевка,

Непосредственна и проста…

Завтра вновь загрохочет лебёдка

И натянется штроп на ветру,

Загружая в нутро парохода…

[нрзб.]

И ещё на какое-то утро,

Когда будет такая ж заря,

Капитан, приподнявшись над ютом,

Даст приказ «выбирать якоря».

Снова люди, и пусть не готовый,

Экипаж отойдёт от земли,

Снимет сходни, смотает швартовы,

Курс возьмёт на Татарский пролив.

Может, станет дорогою случай

Над глубинами в тысячу фут.

Низко стянет лиловые тучи

И валы приподнимет тайфун.

Зацелуется палуба с пеной,

Захлестнётся солёной водой,

Заревёт, задыхаясь, сирена

Над смертельною этой бедой.

Но пока – далеко непогода.

Близок порт, оживлённый и злой,

И спокойна упругая лодка,

Едко пахнущая камбалой.

1932

Неделя

Заглушат моторы свои голоса,

Кончая обычный круговорот.

Завод пошабашит в четыре часа

И выпустит нас за устои ворот.

И снова каморка моя полна

Шипением примуса в чайных парах;

Покамест большая пустая луна

Не встанет среди двора.

Тогда на гитарный глухой перебор

Сменится тишина.

Протянет запевочку про оксфо́рд

Полюстровская шпана.

И время двенадцатый час поведёт

На самый крутой вираж,

Белёсые сумерки сразу внахлёст

Нахлынут на мой этаж.

Они принесут непонятную боль,

На память пойдут с туза.

Двадцатого года высокий пароль

Поднимется на глазах.

Я вновь разрешаю проблему дров

В остывших насквозь городах;

Я вновь посылаю на волю ветров

Отряд на больших правах.

Ему полагается в этот год

Себя привести в века —

Осьмушкою хлеба, десятком подвод

Берёзового швырка.

Ему полагается спать в степи

В широкие вечера,

Когда земля, костенея, звенит

И холод встаёт по буграм.

И он идёт, проверяя на глаз,

Винтовки и тяжесть гранат,

Потому что в укоме подписан приказ

«Для ликвидации банд»…

… Потому что так говорит война

И выстрел из-за угла.

Потому что требует так страна,

Разрушенная дотла.

Она лежит, протянувшись вдаль,

Изрезана вдоль и вкось.

Стоят на дорогах пустых поезда

Вагонами под откос.

Недвижны машины в остывших цехах —

Ушли мастера в отряд;

Пока не отброшен последний враг,

Они не придут назад.

Так надо для дела, для нашего века.

Пока установится труд —

Тысячи Зиманов и Робе́йке,

Лучших людей, умрут…

За то, чтоб фабричный гудок не немел,

Шёл транспорт на полный ход;

Чтоб я на сегодня по праву имел

Жилплощадь и водопровод;

За то, чтобы голод меня не душил

В такие, как их, вечера;

Чтоб я бы работал, учился, жил,

Имел бы всегда дрова.

Они успокоились, спят в земле,

Но память живёт сейчас…

Приходит опять деловитый рассвет

В гудками означенный час.

И утро вступает в свои права

По календарному плану дней.

Я снова смотрю на большие дела

Весёлой огромной страны моей.

Я снова смотрю, как в простор утра,

Страна равняет свой каждый вдох —

По сводкам диспетчеров, по гудкам,

По расписанию поездов.

1932

О песнях

Мир наполнен песнями. Их много.

Никогда никто не перечтёт,

Сколько их хороших и широких

В этих тонких клавишах живёт.

Сколько их, никем ещё не петых,

На земных обычных берегах

Сковано неведомым секретом

В стрельчатых, с разводами, мехах…

Будет время – к ним придёт хозяин

На витрине, меж беззвучных рам,

Паренёк с весёлыми глазами

Облюбует расписной баян.

Паренёк с весёлыми глазами,

Я не знаю твоего пути,

Может, ты в Калуге иль в Рязани

Развернёшь утеху на груди;

Может, ты, мой молодой ровесник,

Выносив напевы на руках,

Сумерки качнёшь такою песней,

Что и жизнь за песню не жалка́…

Не затем ли перепевы ладить

Кустарю из Вятки довелось,

Чтоб цвела твоя большая радость,

Чтобы в мире веселей жилось?

1932

«Вот опять незвано и непрошено…»

Вот опять незвано и непрошено,

Не считая улиц и дорог,

Закатилась ты, моя хорошая,

В молодую путаницу строк.

От глухого цехового грохота

Гулом бешеным ошеломлён,

Твой трамвай проносится от Охты,

Задевая Смольнинский район.

Ты сегодня задержалась в тире,

На последних нормах ГТО,

Я один задумался в квартире…

Я один, и, может, оттого

Я задумался, что, может, скоро

Заиграет-затрубит горнист,

На стволах осядет чёрный порох

У столбов захваченных границ,

И приказ от наркомвоенмора

Прогремит в опасной тишине,

И придётся надевать мне шпоры

И кавалерийскую шинель.

Может, в марте, может быть, в июле

Встану я в развёрнутом строю,

И случайная чужая пуля

Гимнастёрку полоснёт мою.

Вспыхнет боль – живая и сухая —

На груди петлицы оборву,

Кровью харкая