Читать книгу - "Жестокие всходы - Тимофей Николайцев"

быть, зацепил за какой-нибудь отогнутый гвоздь — тряпица разорвалась, золото сверкнуло, разлетаясь веером… монеты звонко запрыгали об пол и разбежались прочь, как шустрые тараканы.

Луций едва не заорал с досады. Всё было против него! Спички и те, как назло, ломались, не желали воспламеняться — Луций яростно чиркал ими в темноте, но вместо искр летели одни лишь сломанные щепки, словно он остругивал ножом полено. Наконец, одна всё же уронила фосфорный плевок и вспыхнула… Луций упал на колени и, светя себе, ползал по полу от одного блестящего кругляша к другому, одной рукой собирая их в пригоршню. Спичка догорела раньше, чем он закончил — огонь неумолимо-быстро пожрал древесину и впился в его пальцы. Луций непроизвольно отшвырнул её, та канула куда-то в чулан — упала на неметёный пол, изнутри осветив прутья веника.

Запнувшись за очередное загремевшее по коридору ведро, он влетел в свою комнатушку — тут же, прямо от двери, метнувшись взглядом за окно… Кривощёкий был ещё там, внизу, но беспокойно метался из стороны в сторону — так ягненок, привязанный за ногу около кромки леса, мечется, почуяв приближение волка.

Толчком распахнулась чья-то дверь, и Луций по звуку петель узнал дверь тётки Ханы. Но куда хуже было другое — разлетелись в стороны оконные створки этажом выше, и сам господин Шпигель заорал оттуда. Каким-то чудом сквозь весь этот шум и ор Луций услышал, как снова приотворяется дверь хозяйской половины. И он готов был поклясться, что увидел через окно, как ложиться поперёк мостовой чья-то длинная-предлинная и корявая до всякой потери человеческих очертаний, тень…

Видимо, истекали последние отпущенные ему секунды…

Он подхватил с пола первое, что попалось под руку — отцовскую накидку, и наскоро в неё облачился. Потом схватился за кирку, что так и стояла в щели за сундуком. Сначала показалось — она зацепилась там за что-то. Луций ворочал ручку так и сяк, но она застряла намертво. Тогда он ухватил сундук за окованный угол и развернул его, грохоча дном по полу. Кто-то уже хотел войти в его комнату, но Луций будто взбесившаяся лошадь, лягнул в отворяющуюся дверь, и та снова захлопнулась. Кто-то за ней взвыл и запричитал — видимо получив дверью по носу. Рыча от усилий, Луций всё толкал и толкал неповоротливый сундук, надвигая его на дверь. Наконец один из углов стукнул в неё и упёрся. Луций рывком налёг за сундук и развернул его, полностью перегородив вход. Сквозь щели у косяков было уже видно пламя светильника, что быстро несли по лестнице снизу.

Зычный голос господина Шпигеля, поднимался следом — вспучиваясь, как тесто из квашни. Наверное, он в кои-то веки прошёл к ним с хозяйской половины через пустующую конторку на первом этаже.

Луций снова ухватился за рукоять кирки — теперь, не прижатой сундуком, ей вроде бы и застревать было негде… Но только крякнул, когда попытался поднять кирку с пола. Так вот в чём было дело — кирка не подчинялась ему, отяжелев настолько, что весила сейчас несколько пудов. Выворачивая жилы, Луцию всё‑таки удалось немного поднять её и протащить пару шагов, пока она вновь упала — так, что доски хрустнули от удара.

Дверь в его комнатушку дёргалась туда-сюда, прижатая изнутри сундуком.

— Луций! Луций, стервец… Это что ещё такое?! Открой немедленно, слышишь!

Это тётка Хана. Луций закусил губу. Вот старая сволочь! Когда же ты сдохнешь? Он снова схватился за кирку, стиснув рукоять до древесного треска под пальцами и воздел эту тяжесть аж до пупа. На этот раз ему удалось дойти с ней почти до подоконника, и там он снова её уронил. От потери сил и злости на самого себя подкашивались ноги.

«Идиот! — снова пенял он себе. — Дуралей проклятый!»

Далось ему это золото… деньги можно взять за любой дверью, какую он захочет открыть в ближайшее же воскресенье! Кирку, именно её надо было спасать в первую очередь!

«Это всё Кривощёкий — сбил меня панталыку, гнилая жаба…»

Вот дурак… На что ему золото? На что ему все блага земные?

Сбиваясь и путая слова, он снова и снова твердил это про себя.

На кой-мне благо земное, если стою на земле ногами?

На кой-мне злато и серебро, и сдобные хлеба — если в утробе земной уже тлеет моя плоть?

На кой-мне людская молва и людской почёт, если Глиной жив я и в Глину мне уйти?

Слова молитвы постепенно вспоминались сами собой и уже бойко прыгали во рту, как игральные камешки в кружке.

И в дверь тарабанили — уже не переставая.

Господин Шпигель орал где-то уже совсем рядом, иногда Луцию чудилось — над самым ухом. Он схватил кирку снова и закряхтел от натуги, взваливая её на подоконник.

Прости мятежный дух мой, как прощаешь слабое тело моё!

Подперев кирку плечом, он глянул за окно и обомлел — мостовая под окном была пуста, Кривощёкого и след простыл. Низкая луна отползла в сторону, окончательно утонув в мешанине заборов… и свет, который она испускала, окончательно разделился на несколько узких лент, лежащих ничком на мостовой.

Луций чуть не поперхнулся — увидев, что одну из таких лент перегораживает чья-то тень.

Он в испуге отпрянул… и, прижимаясь щекой к стене, убедил себя в том, что это Кривощёкий… Да, Кривощёкий — наверное, не выдержал и отошёл туда, оттуда сподручнее будет дать стрекоча. Точно Кривощёкий! Он набрался духу и снова выглянул — тот, стоящий внизу оставался слишком близко к стене и виден не был, но тень его, зыбкая, сухая и необычайно длинная — точно не принадлежала Эрвину. Трепетали полы халата — развеваясь, как вражеское знамя над городом…

Глава 25 (седая, с горьким пеплом в волосах…)

За дверью рёв господина Шпигеля достиг уже самой высокой ноты. По тем фразам, что успевали догреметь до конца, не сорвавшись в хриплую одышку, было ясно, что дело у жильцов худо — речь уже шла о «выметайтесь вон, голодранцы!» и «чтоб к утру духу вашего…», а потому тетка Хана бросалась на дверь с той же яростью, с какой некормленая свинья бросается на ограду хлева.

— Луций, сукин сын! — Это голос матери взвивался в дверной щели. — А ну-ка, открой!

Он затравленно оглянулся на неё и снова сунулся рожей в окно.

Старик-сороват, высокий как дерево, и корявый как валежина — стоял уже в одном шаге от крыльца. Непостижимо, как быстро он сумел туда переместиться. Теперь его тень косо ложилась на