Читать книгу - "Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин"

вернуться! Кавалерия приходит во время, — попытался я разрядить обстановку шуткой. Ну, рассказывай, как тут вам живется-можется? — преувеличенно-бодро ответил я.

Оправившись от первого потрясения, Левицкий тут же превратился обратно в командира. Жесткость, которой я раньше в нем не видел, проступила в его взгляде, в резких движениях.

— Эй, дежурный! — крикнул он, и из тени шагнул молодой парень. — Найди мне немедленно Сафара, Софрона и Мышляева. Где бы ни были. Скажи… скажи, что Тарановский здесь. И чаю пусть принесут. Люди с дороги!

Отдав приказы, он тяжело опустился на перевернутый ящик и потер виски. Я сел напротив.

— Рассказывай. С самого начала и по порядку!

— Ну, что сказать… С месяц назад получили мы письмо от Чжан Гуаня. Он сообщал, что в провинции появилась большая армия. И идут они на север! Я тут же понял, что это по нашу душу. Сразу начал собирать силы: мобилизовал старателей, вызвал отряды с отдаленных приисков. Китайцы пришли дней двадцать назад. Просто появились на рассвете со стороны большого тракта. Огромная, серая змея. Не стали сразу штурмовать. Просто… потекли вокруг города. Ставили посты, копали землю, окружали. Методично, без спешки, как паук, который плетет паутину вокруг мухи.

Он сделал глоток воды из щербатой кружки.

— А через день прислали парламентеров. Под белым флагом. Двое цинских мандаринов в шелках, разряженные, как павлины. А с ними — европеец. Англичанин. Высокий, рыжий, с холодными, глазами. Бывший офицер армии Ост-Индской копании. Он и говорил.

— Что он предлагал?

Левицкий усмехнулся, но от этой усмешки на его измученном лице по спине у меня пробежал мороз.

— Предлагал сдаться. Говорил, что их император милостив и ценит храбрость. Если мы сложим оружие, откроем ворота и уберемся из Маньчжурии, всем русским и монголам сохранят жизнь. Всем… кроме тайпинов. Лидеров мятежников, сказал, повесят.

— Что ты ответил?

— Я спросил у него, — в глазах Левицкого блеснул огонь, — на каком, собственно, основании офицер ее британского величества отдает приказы на цинской земле от имени китайского императора? Он аж лицом изменился. Начал бормотать, что он тут «частный военный советник».

Левицкий снова усмехнулся.

— Тогда я ему и сказал, что советы частных лиц в осажденной крепости меня не интересуют. И чтобы он убирался к черту вместе со своими ряжеными мандаринами, пока мои стрелки не сделали в его белом флаге несколько лишних дырок.

В этот самый момент тяжелая дверь подвала снова скрипнула, пропуская в помещение нескольких человек.

Дверь скрипнула, и в подвал, щурясь от темноты, вошли трое. Несмотря на крайне слабое освещение, я тут же узнал их. Впереди шел Софрон Чурис, загорелый до черноты — одни зубы сверкают. Он выглядел «в своей стихии»: левая рука была на грубой перевязи, в правой — револьвер. За ним ввалился стремительный, хищный Сафар. И наконец — наш «гвардейский офицер» Мышляев. Все трое были одеты совершенно по-китайски: видимо, русская униформа уже полностью износилась. Как и Левицкий, они были здорово измождены, но в глазах горел тот же упрямый огонь. Поднялись крики радости, крепкие, пропахшие потом и пороховым дымом мужские объятия.

— Вот радость так радость! Вот уж не ждали мы тебя! — горячился Чурис, хлопая меня по плечу.

— Софрон, чего с рукой?

— Да, пустяки. Саблей ихней полоснули, когда штурм был. Дохтур сказывал — заростет!

— Тяжко было? Рассказывай! — приказал я. Все тут же уселись на ящики. Китайцы принесли пиалы с зеленым чаем.

— Уж и не спрашивай! После того, как Владимир Сергееич их, значитца, послал к известной матери, они полезли. На следующее же утро, на рассвете. Пошли дуром, толпой, с лестницами, с криками, со знаменами своими дурацкими… ровно, как на ярмарку. Ну, мы их и встретили. Подпустили поближе, на сто шагов, и дали залп из всего, что было. Они такого, видать, не ждали. Владимир Сергееич особо указал в офицеров целить. Ну мы и расстарались!

Левицкий кивнул.

— Да, это здорово остудило их пыл. Без европейских офицеров китайцы мало что могут. Потоптались на месте, поорали, оставили у стен человек сто своих — и бежать.

— А потом затихли, — подхватил Софрон, поглаживая раненую руку. — Затихли, значит, и начали копать. Ни выстрела, ничего. Только копали землю, как кроты. Строили бастионы, траншеи подводили. Туры, редуты… А потом… потом притащили они пушки!

Он тяжело вздохнул.

— Осадная артиллерия у них завелася. Огромные пушки, черные такие, на каких-то неуклюжих колесах. Мы таких никогда и не видели! А затем эти англичане… рыжие дьяволы, как их пленные называли, начали пушки на позиции выставлять. Сергеич, — он кивнул на Левицкого, — велел им этого не давать. Мы и вылазки ночные делали, и лучших стрелков посылали. Человек двадцать им положили, не меньше. Но они… они все равно достроили, пушки установили.

— Неделю назад канонаду начали! — оскалившись, произнес Сафар.

— Артиллерия у них очень мощная! — глухим голосом произнес Левицкий. — Серж, это был сущий ад! Эти пушки… я такого в армии не видел! Они нарезные, казнозарядные. Бьют мощно, без промаха. И стреляют они не ядрами, а продолговатыми снарядами. Разнесли нам всю восточную стену за два дня. Просто в пыль!

— Три дня назад был второй штурм, — вставил Мышляев, и его темные глаза блеснули в полутьме подвала. — К счастью, Владимир Сергеевич успел стянуть все резервы с приисков. Пришли тайпины Лян Фу, добровольцы, отряды самообороны из старателей. Мы собрали почти тысячу штыков, но их все равно было больше!

Сафар в полутьме ухмыльнулся. Похоже, ему понравилось то, что произошло затем.

— Они пошли через проломы, думали, что мы сломлены. Мы специально дали им войти. Втянули их поглубже в улицы. А потом ударили. Со всех сторон. С крыш, из подвалов, из каждого переулка. Наши тайпины… факельщики… они бросались на них с мечами-дао, с копьями. Началась натуральная резня! Цинские солдаты не привыкли к такому, они в узких улицах — как стадо баранов. После двухчасового боя они не выдержали, дрогнули и побежали. Мы их гнали до самых стен!

— Теперь они поняли, что штурм — это потери, — подвел итог Левицкий. — И сменили тактику. Теперь они просто бьют навесным огнем. Разрушают город, квартал за кварталом. Ждут, когда мы сами сдохнем под развалинами…

В тот самый момент, когда он произнес эти слова, откуда-то сверху донесся звук, от которого застыла в жилах кровь —