Читать книгу - "Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин"

Они проверяли револьверы, смазывали маслом барабаны, чтобы не скрипнули. Точили ножи.

Вдруг над городом снова грохнуло. На этот раз звук был резким, близким, визжащим. Это начался обстрел с новой батареи на горе. Снаряд ударил где-то совсем рядом, осыпав нас каменной крошкой. Но новых выстрелов почему-то не последовало.

— Господин Тарановский! — вдруг услышал я крик. Оглянувшись, увидел одного из казаков, спешивших ко мне.

— Владислав Антович, вас на стену Владимир Сергеевич зовет, — задыхаясь от бега, произнес он.

Спустя десять минут я был уже на стене.

— Вон, — рукой, указал Владимир. — Флаг белый. Хотят говорить.

Вскоре от траншей отделился всадник — гонец. Он проскакал к воротам, оставил пакет и тут же развернулся.

В пакете было короткое послание, написанное по-французски, но чувствуется — китайцем. Текст его гласил:

«Командование армии Великой Цин, движимое милосердием, предлагает обсудить условия почетной сдачи, дабы избежать напрасного кровопролития. Ждем вашего ответа через час».

Левицкий смял бумагу в кулаке.

— Какая сдача⁈ — процедил он сквозь зубы. — Это уловка! Они хотят нас усыпить, чтобы подготовить новый штурм!

— Именно, — спокойно ответил я, глядя на солнце, которое немилосердно жарило землю. — Уловка.

Я повернулся к нему.

— Ну так и нам нужно время, Владимир. Два-три часа тишины явно не помешают! Пока мы болтаем, наши мастера сделают еще пару сотен стрел. Наши люди поедят и немного отдохнут перед ночной работой.

— Ты пойдешь? — серьезно посмотрел он на меня.

— Пойду, — кивнул я в ответ.

— Это опасно. Они могут убить тебя прямо там, — нахмурился он.

— Не убьют. Им нужно показать, что мы сломлены. Что мы готовы ползать на коленях. Я дам им это зрелище. Пусть порадуются… напоследок.

Через час ворота — вернее, то, что от них осталось, — открылись. Я, Левицкий, Сафар и двое казаков вышли на «ничейную землю» перед городом. Мы шли пешком, без оружия на виду, но с гордо поднятыми головами. А навстречу нам от цинских позиций уже двигалась процессия, достойная императорского двора.

Впереди шли знаменосцы с треугольными флагами. За ними четверо дюжих кули несли роскошный, крытый желтым шелком паланкин. Рядом с ним, обмахиваясь веерами, семенили слуги.

За паланкином, верхом на высоком гнедом коне, ехал европеец.

Паланкин опустили на землю, на специально расстеленный ковер. Слуги откинули полог, и с их помощью наружу выбрался тучный, обрюзгший старик в богатом халате мандарина. Его лицо было одутловатым, глаза полузакрыты. Живой символ гниющей империи.

Двое слуг тут же раскрыли над ним огромный зонт, защищая его драгоценную тушу от солнца. Третий, согнувшись в поклоне, вставил ему в рот длинный мундштук курительной трубки.

Выглядело это, мягко говоря, гротескно, а прямо сказать — по идиотски. Среди руин, воронок, трупного запаха и крови — этот разряженный павлин, играющий в имперское величие. Но я смотрел не на него. Мой взгляд был прикован к европейцу, который спешился с лошади и подошел к мандарину.

Высокий, неестественно худой, в белом, но уже пожелтевшем от пыли льняном костюме. На голове — пробковый шлем. Вытянутое, высокомерное лицо, тонкие губы, сложенные в презрительную гримасу.

Что-то в его облике, в его манере держаться, показалось мне до боли знакомым. Словно призрак из прошлой жизни.

Мы подошли к ковру.

Маньчжурский переводчик, стоявший рядом, шагнул вперед.

— Его превосходительство Цзян Цзюнь Ишань, наместник Маньчжурии, приветствует вас, — провозгласил он.

Я кивнул, не кланяясь.

— Владислав Тарановский, статский советник, командующий обороной Силинцзы.

Переводчик перевел. Мандарин лениво выпустил струйку дыма, даже не взглянув на меня.

Но европеец… Услышав мое имя, он вздрогнул. Он медленно повернул голову и впился в меня взглядом своих водянистых, холодных глаз.

В них промелькнуло недоумение, затем — узнавание, и, наконец, — злая, торжествующая радость.

Он шагнул ко мне, игнорируя этикет.

— Тарановский? — произнес он по-английски, растягивая гласные. — Какое звучное, благородное имя!

Левицкий напрягся, его рука дернулась к пустому поясу.

Англичанин снял шлем и начал обмахиваться им, как веером. Его губы растянулись в улыбке, больше похожей на оскал черепа.

— Но я, кажется, знал вас под другой фамилией… — он перешел на ломаный русский, и этот акцент ударил меня, как током. — Ба! Да никак это пан Иван, продавец чудесных серебряных рудников⁈

Тэкклби.

Черт. Это был сукин сын Тэкклби!

Передо мной стоял тот самый человек, которого я «обул» в Монголии несколько лет назад. Тот, кому я продал пустую шахту, подбросив туда серебряные слитки, тщательно переплавленные так, чтобы они выглядели самородками. Похоже, моя тогдашняя афера вернулась бумерангом.

Он смотрел на меня, и в его глазах я видел глубокую, застарелую, смертельную, выдержанную, как дорогое вино, ненависть.

— Какая встреча! — прошипел англичанин, и его голос сочился ядом. — А ведь я искал вас, пан Иван. Долго искал. И, видит Бог, я счастлив, что нашел вас именно здесь.

Я почувствовал, как Левицкий рядом со мной напрягся. Он тоже вспомнил. В его глазах мелькнул шок.

Но мое лицо осталось бесстрастным. Еще в прошлой жизни я научился держать удар. Нельзя было позволить ему увидеть мой страх или удивление.

Я медленно, спокойно выдохнул. Уголок моих губ дрогнул в вежливой, чуть ироничной полуулыбке. Чуть склонил голову, приветствуя его, как старого, но не слишком приятного знакомого по клубу.

— Мистер Тэкклби, — произнес я ровным, холодным голосом, глядя ему прямо в переносицу. — Рад видеть вас в добром здравии. Мир тесен, не правда ли?

Он замер, ожидая оправданий или испуга. Но я продолжил тем же светским тоном, игнорируя его ярость:

— Какими ветрами занесло вас из благородной торговли дурманом в высокое военное искусство? Неужели опиум нынче не в цене, что вы решили переквалифицироваться в артиллеристы?

— О, я обязан этим исключительно вам, пан Иван! — рассмеялся Тэкклби, и смех его был сухим, как песок пустыни. — Ваша чудесная шахта оказалась… пустышкой. В ней не было ни унции серебра, кроме того, что вы туда подбросили. А вексель, как вы, вероятно, уже догадались, был необеспеченным.

Он снял перчатку и похлопал ею по ладони, наслаждаясь моментом.

— Когда моя компания узнала, на что я потратил их шесть тысяч фунтов, меня хотели посадить в тюрьму за растрату. Мне пришлось бежать как последнему вору, с позором и пустыми карманами. Я был на дне, пан Иван. На дне самой грязной канавы этого мира.

Он сделал паузу, обводя взглядом руины Силинцзы.