Читать книгу - "Невестам положено плакать - Александра Довгулёва"

— Посмотри на меня, дитя, — сказал он вкрадчиво, как никто из мужей не говорил с Гленной.

Она послушалась.

— Твои верность и храбрость — редкий дар. Ты достойна благодарности самого короля.

На глаза Гленны навернулись слёзы. Она так гордилась тем, что так долго не плакала!

Камень упал с её души, вместе с ним навалилась усталость, заставившая подкоситься ноги, но она сумела заставить себя стоять перед лицом своего короля.

Глава 13. Где любовь побеждает смерть

Теперь у Гленны была своя комната. Непозволительная роскошь, которой удостаиваются не все благородные леди. Кровать, устеленная шкурами, стол с кувшином для вина, сундук, в котором мирно лежала потрёпанная пуховая шаль. Утром в её комнаты приходила служанка, помогавшая ей одеваться в одежды из ярко-окрашенной ткани. В волосы Гленны вплетали теперь нитку морского жемчуга, неровного, но настоящего.

Девушку звали Иффе, Гленна знала её ещё с тех времён, когда сама служила в замке короля Эгга. Иффе не была ей подругой тогда, не собиралась становиться ею и теперь. Служанка не скрывала своего презрения к Гленне, которая каким-то невероятным образом заслужила благосклонность монарха.

Гленну не удивляло то, что смерть Оноры пока была тайной для большинства ирландцев, даже для тех, кто жил в замке короля Эгга. Было объявлено, что девица Гленна оказала королю некую услугу, проявив преданность и храбрость, чем заслужила всяческие почести. Потому, не удивляло Гленну и то, что слуги теперь её не жаловали. Девушка была уверена, что среди них болтают невесть что, придумывая невероятные и весьма скверные пути, которыми девушка шла к нечаянному благоденствию. По большому счёту, было достаточно уже того, что Гленна была незаконорожденной дочерью Эгга. Теперь она не питала иллюзий, понимала, что в замке поговаривают и об этом.

Конечно, им было не за что её любить. Безотцовщину, незаконнорождённую служанку возвысили, как казалось на первый взгляд, незаслуженно. Девушка понимала, что отношение к ней не изменится, пока не станет известно какую именно весть принесла девушка королю и как именно она это сделала. Гленна подозревала, что даже тогда найдутся те, кто этому не поверит.

Она и сама не верила. Гленна перебирала в памяти события минувших дней. Ей казалось, что всё это произошло не с ней. Слишком уж сильно приключения, приведшие девушку в эту комнату, напоминали историю, которую филиды облекают в песни.

Когда король отпустил её, едва стоящую на ногах, трепещущую, опасающуюся упасть прямо на деревянный пол трапезной залы, она не предполагала, как всё обернётся. Она вообще не думала, что будет дальше: значения это уже не имело. Правда, ей хотелось, чтобы её пустили на кухню, разрешили прилечь на лавку, как когда-то в детстве. Так, чтобы печное тепло дотягивалось до её уставших ног, чтобы разгорячённый воздух выгнал из лёгких кашель. Ей пригрезилась кружка тёплого молока, вкус которого она почти забыла.

Вместо этого ей выделили комнату, в которой жила девочкой Онора прежде, чем войти в возраст невесты и переселиться в свою взрослую, более просторную спальню. В комнате спешно топили камин, а на пастель стелили свежие покрывала. В ней пахло пылью и горящими дровами.

Гленне не верилось, что это и впрямь для неё, но она так устала, что безропотно позволила служанке стянуть с неё платье, натянуть на голову грубую, но чистую льняную рубашку, такую необъятную, что из её полотна можно было пошить ладный шатёр.

Девушка спала очень долго. То и дело она просыпалась. Ей чудилось, что она в лесу, а к её ложу крадутся разбойники. Всякий раз, когда она открывала глаза, это оказывалось неправдой. Затем, ей сказали, что сам король велел заботиться о ней не хуже, чем о самой высокородной гостье.

Было ещё кое-что, куда менее приятное. Гленне было велено не покидать комнаты для её отведённой, требовать всего, что ей будет потребно кроме права уйти. Ей было обещано, что заточение продлится недолго, ведь тайна, которую принесла королю Гленна скоро перестанет быть таковой. Тогда и девушке не нужно будет оставаться в дали от чужих глаз и ушей. Со временем ей посулили устроить выгодный брак и дать щедрое приданое.

Должно быть, Эгг опасался, что Гленна расскажет о том, что видела, кому-то раньше времени. Гленна могла это понять.

Её кормили хлебом из самой хорошей муки. Такой она прежде ела лишь в те дни, когда Онора не хотела его доедать. Её поили разбавленным вином и мёдом, какой подавали принцессе в дни её жизнь здесь.

К нитке жемчуга в волосах привыкнуть было труднее всего: от неё уложенная вокруг головы короной коса приобрела неожиданный вес.

Возможно, этот жемчуг был самой дорогой вещью, какой владела Гленна за свою жизнь. Сравниться могли только два томика книг в переплёте из телячьей кожи. Их принесли тогда, когда Гленна, особо ни на что не надеясь, сказала, что хотела бы упражняться в чтении. Слуга посмотрел на неё как на невиданную зверушку. Он, пришедший в замок, должно быть, уже после отбытия Гленна за море, ничего о ней не знал, потому желание молодой женщины показалось ему диковинным. Так она стала обладательницей христианского часослова, переписанного мелкими буквами без украшений и витиеватых рисунков. Латынь Гленна почти не знала, но перелистывала страницы с благоговением, всматриваясь в едва знакомые, а, порой, совсем незнакомые буквы. Второй книгой оказался тоненький сборник стихотворений, переписанных чьей-то заботливой рукой. Он был на её родном языке, некоторые из этих строк были ей знакомы. Слуга сообщил, что это дар от лорда Марика, который сопроводил её к родному берегу.

— Как он? — осмелилась спросить Гленна.

Слуга, не отличавшийся словоохотливостью, ответил:

— Король наградил его за службу, сейчас почтенный лорд Марик отправляется в родные пределы.

Он ехал домой. Гленне стало завидно: она дома себя не чувствовала. Теперь она и вовсе сомневалась, был ли у неё дом.

В эти долгие дни Гленна часто лежала прижимая книги к груди. У неё никогда прежде не было собственных.

К ней заходила знахарка Аэмора, которую привечали при дворе Эгга. Она уже была старухой, когда Гленна была ещё девчонкой. Говорили, что она ведьма, умеет как лечить, так и сглаз навести. Гленна была рада её видеть, а старуха выгнала отварами из её груди кашель.

— Непросто тебе пришлось, девочка, — сказала она, осматривая бледные запястья с голубыми прожилками вен, — тело твоё истощилось, но это поправимо.

Это были самые добрые слова, какие она услышала от дворцового люда.

Безделие было для Гленны губительно так