Читать книгу - "Художник из 50х Том II - Сим Симович"

— Да, — согласился Гоги. — Теперь всё на своих местах.

Он провёл рукой по гладкой поверхности резного стола, почувствовал тепло дерева, отполированного многими годами работы. Здесь будут рождаться новые персонажи, новые истории. А старый нож-бабочка поможет создавать маленькие деревянные чудеса — для души, для покоя, для радости.

Переезд был завершён окончательно. Прошлое перенесено в настоящее, старое и новое объединились в гармоничное целое. Теперь можно было работать с полной отдачей, зная, что всё самое дорогое находится рядом.

Гоги сидел в своей мастерской за резным столом рассматривая брусок липового дерева. За окном моросил мелкий дождь, создавая идеальную атмосферу для неспешной работы. На столе лежали инструменты — резцы, наждачная бумага, тонкие пилки. И конечно, старый нож-бабочка.

Он взял нож в руку, ощутил привычную тяжесть. Лезвие скользнуло по дереву, снимая тонкую стружку. Пахло свежими опилками и дождём за окном.

— Марионетку, — пробормотал он себе под нос. — Давно хотел попробовать.

Идея пришла неожиданно, когда он работал над раскадровкой сцены превращения Лешего. Кукла на ниточках — метафора человеческого существования, древняя как мир. Кто-то дёргает за невидимые струны, а марионетка танцует, думая, что движется по собственной воле.

Первые резы были осторожными, поисковыми. Из бесформенного бруска постепенно проступали очертания человеческой фигуры. Голова, туловище, руки, ноги — всё как полагается. Но пока это была лишь заготовка, болванка без души.

Гоги работал неторопливо, получая удовольствие от процесса. Нож послушно следовал за мыслью, дерево податливо уступало металлу. Стружка падала на стол тонкими завитками, пахнущими летом и лесом.

— А кто дёргает за мои ниточки? — спросил он у деревянной заготовки.

Берия? Крид? Сама система, превращающая людей в винтики огромной машины? Или может быть, судьба, забросившая его из 2024 года в 1950-й?

Он начал прорабатывать детали лица. Глаза — две аккуратные выемки, которые потом заполнит краской. Нос — тонкая переносица, чуть расширяющиеся ноздри. Губы — едва намеченные, без выражения. Пока кукла была безлика, как новорождённый ребёнок.

— Интересно, — пробормотал Гоги, откладывая нож и беря резец потоньше. — В какой момент человек понимает, что он марионетка?

В детстве кажется, что весь мир принадлежит тебе. Можешь стать космонавтом, художником, путешественником — любым, кем захочешь. Родители поддерживают иллюзию: «Учись хорошо, и всё у тебя получится».

Потом приходит юность с её бунтом против системы. Кажется, что ты боец, революционер, тот, кто изменит мир. Строишь грандиозные планы, мечтаешь о подвигах. И не понимаешь, что бунт — тоже часть сценария, написанного не тобой.

Гоги прорезал складки на одежде куклы. Простая рубаха, штаны, сапоги — обычный человек без особых примет. Каким мог быть Георгий Валерьевич Гогенцоллер, если бы не вмешательство свыше.

— А может, я и есть тот самый обычный человек, — пробормотал он. — Просто внушили, что особенный.

Воспоминания о прошлой жизни в 2024 году… А что если это не воспоминания, а галлюцинации больного разума? Что если он действительно Георгий Валерьевич, родившийся в 1921 году, а всё остальное — плод воображения, попытка сознания объяснить собственную странность?

Нож дрогнул в руке, оставил неровный след на дереве. Гоги остановился, глубоко вдохнул. Такие мысли были опасны — они вели в лабиринт сомнений, из которого можно было не выбраться.

— Не важно, кто я на самом деле, — сказал он вслух. — Важно, что я делаю здесь и сейчас.

Он снова взялся за работу. Теперь нужно было сделать сочленения — суставы, в которых части тела будут соединяться. Это самая сложная часть работы — кукла должна двигаться естественно, как живой человек.

Плечевые суставы, локтевые, запястья. Тазобедренные, коленные, голеностопные. Каждый требовал точного расчёта, правильного угла. Ошибёшься на миллиметр — и движения будут неестественными, кукольными.

— Как в жизни, — усмехнулся Гоги. — Малейшая ошибка — и ты уже не человек, а карикатура на него.

Он думал о своём выборе работать на Берию. Был ли это выбор? Или иллюзия выбора? Альтернативой была смерть или лагеря — не слишком богатая палитра вариантов.

А решение возглавить студию А4+? Тоже казалось добровольным. Берия предложил, он согласился. Но разве мог отказаться? Отказ означал бы потерю доверия, конец карьеры, возвращение к прежней безвестности.

— Каждое решение предопределено предыдущими, — пробормотал он, шлифуя деревянную ладонь наждачной бумагой. — Свобода выбора — это миф для наивных.

Но странное дело — чем больше он думал об этом, тем спокойнее становился. Если он марионетка, то по крайней мере играет в хорошем спектакле. Создаёт красоту, приносит радость детям, оставляет след в искусстве.

Многие ли могут похвастаться таким? Сколько людей живут и умирают, не оставив после себя ничего, кроме потомства? А он создаёт фильм, который переживёт его на десятилетия.

Гоги отложил инструменты, посмотрел на результат работы. Деревянная фигурка лежала на столе — ещё не кукла, но уже не просто кусок дерева. Нужно было просверлить отверстия для ниток, собрать части воедино, покрасить.

Но самое интересное было впереди — оживление. Момент, когда кукла впервые поднимется на ниточках, сделает первый шаг, повернёт голову. Рождение искусственной жизни, подчинённой воле кукловода.

— А кто мой кукловод? — спросил он у деревянной заготовки.

Ответ пришёл неожиданно ясный: никто. И все одновременно. Берия дёргает за одни ниточки, Крид — за другие, система — за третьи. Но кукловоды тоже марионетки в руках истории, идеологии, обстоятельств.

Единственная реальная свобода — это свобода качества. Нельзя выбрать, танцевать или не танцевать. Но можно выбрать, как танцевать — красиво или уродливо, с душой или механически.

Гоги взял тонкое сверло, начал делать отверстия в суставах куклы. Работа требовала предельной аккуратности — одно неверное движение, и заготовка испорчена.

— Вот и я, — пробормотал он. — Не могу отказаться от танца, но могу танцевать красиво.

Фильм «Василиса и Дух леса» — это его танец. Навязанный обстоятельствами, но исполненный с максимальным мастерством. В каждом кадре будет его душа, его понимание красоты, его любовь к русской культуре.

А что ещё нужно художнику? Признание? Слава? Деньги? Всё это приходит и уходит. А произведение остаётся, живёт своей жизнью, находит новых зрителей в каждом поколении.

За окном дождь усилился, превратившись в настоящий ливень.