Читать книгу - "Художник из 50х Том II - Сим Симович"

— Прекрасно, — Гоги откинулся в кресле, любуясь получившейся сценой. — Теперь у встречи есть драматургия.

За дверью раздались шаги, голоса. Студия оживала — художники приступали к работе. Но Гоги был настолько поглощён творческим процессом, что не замечал происходящего вокруг.

Он перешёл к образу воеводы. Вчера сценаристы предложили дать ему трагическую предысторию — семью, погибшую от набегов, разорённое поместье. Теперь его стремление к прогрессу обретало человеческую мотивацию.

Новый кадр показывал воеводу не как безжалостного чиновника, а как человека, несущего боль. В сцене у походного костра он смотрит на старый портрет — жена и дочь, которых больше нет. Отсюда его желание построить дороги, связать страну, чтобы помощь приходила быстрее.

— Да, — прошептал Гоги, прорисовывая выражение скорбного решения на лице персонажа. — Теперь его можно понять.

Работа захватывала полностью. Время летело незаметно — казалось, только что был рассвет, а за окном уже светило яркое солнце. Гоги не чувствовал усталости, наоборот — каждый удачный кадр подзаряжал его энергией.

В дверь постучали. Вошёл художник Борис Анатольевич с папкой эскизов.

— Георгий Валерьевич, можно показать новые варианты персонажей?

— Конечно, — Гоги оторвался от работы. — Интересно посмотреть на ваше видение.

Борис Анатольевич разложил на столе цветные эскизы. Василиса теперь выглядела более естественно — не кукольная красавица, а обычная деревенская девушка с живыми глазами и слегка вздёрнутым носиком. В её облике читался характер — упрямство, любопытство, доброта.

— Отлично, — одобрил Гоги. — А воевода?

— Вот, — художник показал другой эскиз. — Попытался показать внутренний конфликт через внешность.

Мужчина средних лет, в глазах усталость и решимость одновременно. Военная выправка, но без жёсткости. Лицо, которое могло быть добрым, если бы не тяжесть пережитого.

— Замечательно, — кивнул Гоги. — Это именно тот воевода, которого мы искали. А Леший?

Дух леса получился особенно удачным. Древний, мудрый, но не старческий. В его облике сочетались человеческие и природные черты — кора вместо кожи, листья в бороде, глаза цвета мха. И главное — в них читалась не злоба, а печаль.

— Великолепно, — восхитился Гоги. — Начинайте делать цветовые раскладки. Нужно понять, как персонажи будут выглядеть в движении.

Когда Борис Анатольевич ушёл, Гоги вернулся к раскадровке. Теперь у него были конкретные образы персонажей, и работа пошла ещё быстрее.

Он рисовал кульминационную сцену — конфронтацию воеводы с лесными духами. По новой версии это не чёрно-белый конфликт добра со злом, а столкновение двух правд, двух необходимостей.

Воевода стоит перед древней рощей с топором в руке. Вокруг него солдаты, готовые исполнить приказ. Но он медлит — в глазах борьба между долгом и сомнением.

Из леса выходят духи — Леший, Василиса рядом с ним, другие обитатели чащи. Не угрожающие, а скорбящие. Они не нападают, а просто стоят, защищая своими телами обречённые деревья.

— Прекрасный момент для музыки, — пробормотал Гоги. — Хачатурян должен написать что-то пронзительное.

Следующий кадр — крупный план лица воеводы. Внутренняя борьба достигает апогея. Он видит в глазах духов не враждебность, а мольбу. И понимает — можно найти другой путь.

Последние кадры сцены показывали решение. Воевода опускает топор, разворачивается к солдатам. Жестом показывает — рубить не будем. Дорога пойдёт в обход рощи.

К обеду Гоги закончил переработку всей кульминационной части. Сорок кадров, каждый из которых рассказывал свою микроисторию. Вместе они складывались в мощную драматургическую арку.

— Антонина Ивановна, — позвал он секретаря. — Соберите всех ведущих художников. Хочу показать переработанную раскадровку.

Через полчаса в кабинете собралась вся творческая группа. Гоги развесил листы на стенах, превратив комнату в выставочный зал.

— Товарищи, перед вами новая версия фильма, — начал он. — Более драматичная, более человечная, более универсальная.

Художники внимательно изучали кадры, обменивались мнениями. Все отмечали возросшую выразительность, глубину характеров, изобретательность композиционных решений.

— Это действительно другой уровень, — сказал старший аниматор Петров. — Такой фильм не стыдно показать на любом фестивале.

— Но работы прибавилось, — заметил колорист Иванов. — Каждый кадр требует детальной проработки.

— Ничего, справимся, — уверенно ответил Гоги. — У нас есть время и команда. А главное — есть ясное понимание того, что делаем.

Когда сотрудники разошлись, Гоги остался один с раскадровкой. На стенах висело будущее — сотни кадров, которые через год превратятся в полнометражный фильм.

Он подошёл к окну, посмотрел на оживлённую Мосфильмовскую улицу. Где-то там, за горизонтом, находились европейские кинофестивали, где будут оценивать его творение. Строгие критики, искушённая публика, конкуренция с лучшими мастерами мира.

— Не подведём, — тихо сказал он своему отражению в стекле. — Покажем, на что способна советская школа анимации.

Остаток дня прошёл в детальном планировании работы. Нужно было распределить задачи между художниками, составить календарный план, учесть все изменения в бюджете.

Но главное было сделано — фильм обрёл окончательный творческий облик. Теперь оставалось самое интересное и самое сложное — воплотить замысел в жизнь, превратить рисунки в движущиеся образы, создать кинематографическую поэму о красоте русской природы и мудрости народной души.

Гоги работал до позднего вечера, не замечая времени. Творческий огонь, разгоревшийся утром, не угасал — наоборот, становился всё ярче с каждым новым кадром, с каждой найденной деталью.

Гоги сидел в своём кабинете, склонившись над очередным листом раскадровки, когда дверь открылась без стука. В проёме появился Виктор Крид в своих неизменных авиаторах, опираясь на трость со стилизованной буквой V.

— Георгий Валерьевич, — сказал он спокойным голосом, — отложите карандаш. У нас дела.

— Какие дела? — Гоги не поднимал головы от рисунка. — Я работаю над важной сценой.

— Сцена подождёт. А вот ваш внешний вид — нет. — Крид подошёл к столу, окинул взглядом потёртый пиджак художника. — Человек вашего уровня не может ходить в такой одежде.

— Что не так с моей одеждой?

— Всё не так. Вы директор студии, автор проекта, одобренного лично товарищем Сталиным. А выглядите как провинциальный учитель рисования.

Гоги наконец поднял голову, посмотрел на безупречно одетого Крида. Дорогой костюм, отличная обувь, даже трость выглядела как произведение искусства.

— И что вы предлагаете?

—