Читать книгу - "Глаза Моны - Тома Шлессер"

– А кто это?

– Некий Жан-Антуан Удо, дед Курбе. – От волнения у Анри перехватило дыхание. – Его присутствие, как и присутствие двух персонажей в белых и голубых чулках, символизирует Революцию, потому что он был депутатом Конвента. Этот человек оказал огромное влияние на внука и передал ему девиз, которым тот будет руководствоваться всю жизнь.

А когда ее собственный дед произнес девиз, который передал внуку дед художника Курбе, Мона поняла, что ситуация повторяется и этот девиз относится к ней тоже:

– Кричи во весь голос и иди напрямик!

– Как хорошо!.. Кричи во весь голос и иди напрямик, – повторила она.

– Картина и прозвучала громким выкриком в чинной атмосфере Салона. Призывом сплотиться вокруг искусства нового типа, которое пойдет напрямик и не даст раздавить себя критикам и академическим канонам. Это новое искусство – реализм, художественное направление, для которого главное – правдивое изображение реальности, которое покажет публике эту реальность со всеми ее шероховатостями и противоречиями, потому что так устроена сама жизнь и потому что в этих несовершенствах – ее соль.

– О, как мне нравится этот Курбе!

Анри он тоже нравился, нравился больше всех художников на свете. Когда-то, рассказал он Моне, они с ее бабушкой пытались, но безуспешно организовать по случаю столетия Парижской коммуны перезахоронение Курбе: перенести его останки с кладбища в Орнане в Пантеон. Ведь Курбе принимал участие в кровавом столкновении 1871 года, когда парижане противостояли одновременно прусским захватчикам и капитулянтскому французскому правительству. Художник отстаивал идеи пацифизма, социализма и всеобщего равенства, которые сочетались с бережным отношением к культурному наследству и устремленностью в будущее. Но увы! Он потерпел поражение и дорого заплатил за свои идеалы: тюрьма, годы изгнания в Швейцарии, опала, болезнь и ранняя смерть на глазах у отца 31 декабря 1877 года.

Выйдя из музея, Мона поделилась с дедом своей мыслью: однажды она добьется захоронения Курбе в Пантеоне. Анри с удовольствием примкнул к этому проекту. Хорошо бы сделать это, например, в 2071-м, к двухсотлетию Коммуны.

Проходя по мосту через Сену, они ощущали необыкновенную легкость и радость, какие странным образом испытываешь иногда после похорон.

21. Анри Фантен-Латур. Мертвые рядом с живыми

Отцовская лавка тонула под тяжестью долгов, бухгалтер каждую неделю размахивал пачкой неоплаченных счетов, угроза банкротства подступила, как никогда, близко. Камилла не хотела, чтобы Мона продолжала ходить в лавку по вечерам, незачем ей было наблюдать, как спивается отец. Но девочка настояла на своем.

В тот день Поль так нагрузился красным вином, что едва стоял на ногах, но рядом с дочкой, которая сидела рядом с ним и делала уроки, старался сохранять остатки достоинства. Уставившись пустым взглядом куда-то вдаль, он вдруг заметил на другой стороне улицы элегантно одетого человека, который, казалось, прогуливался взад-вперед.

– Надо же, – сказал Поль и икнул. – Похож на того типа, что скупал фигурки…

Мона инстинктивно подняла голову. И хотя прохожий был от нее шагах в тридцати, она мгновенно узнала его. Это точно был он, и он удалялся быстрым шагом.

– Папа, вот подходящий момент, чтобы позвать его и показать ему все свинцовые фигурки! Давай скорее, беги!

– Нет, милая, – Поль колебался, – это некрасиво, нельзя же приставать к человеку…

– Так, папа! – скомандовала Мона, невольно копируя тон своей матери. – Быстро встаешь, открываешь дверь – только смотри не упади! – и зовешь этого господина. Да поскорее, пока он не ушел!

Она взяла отца за рукав, подтащила его к двери и еще раз повторила указания: не падать, позвать того человека! Поль послушно пискнул:

– Месье…

– Громче! – потребовала Мона.

– Месье!

Призыв сработал. Прохожий обернулся, он растерянно улыбался, будто сбился с пути. Мона едва успела прошептать отцу последние наставления, как любитель свинцовых фигурок уже входил в лавку. Как и два месяца назад, он был одет с изяществом престарелого денди, на этот раз в темно-зеленый, отличного покроя костюм.

– О! – воскликнул он, даже не поздоровавшись. – Вот это да! Я вас искал, а вы меня сами нашли!

– Входите, входите! У нас на складе есть несколько фигурок Вертунни, – сказал Поль, дыша перегаром.

Посетитель с интересом принялся разглядывать разрозненные фигурки, обратив особое внимание на сценку, которую Мона устроила в витрине под неоновым солнцем. Придирчиво осматривая каждую статуэтку, он рассказал про свое хобби: он любил выстраивать из фигурок Вертунни сцены из своей жизни в диорамах собственного изготовления.

– Бывшие министры пишут мемуары, а бывшие префекты – эротические романы под псевдонимами. Я же раскладываю свою жизнь по коробкам, это куда забавнее! – Он театрально рассмеялся.

И тут же взял фигурку кавалериста и изобразил, как он скачет, – это будет воспоминание о его военной службе в Сомюре. Его оттуда выгнали, после того как он назвал одного офицера выше себя по званию слишком жирным, чтобы идти на войну, а тот вызвал его на дуэль. Закончив рассказ, он стал рыться в карманах.

– Я заберу у вас пятнадцать штук. Кажется, мы в прошлый раз договорились по пятьдесят евро за штуку, так?

– Да-да, – сказал внезапно протрезвевший Поль.

– Отлично, вот вам семьсот пятьдесят евро наличными. И напишите мне свой адрес на бумажке. У меня нет ни интернета, ни мобильника, но я еще могу читать глазами! И вам не придется окликать меня на улице. Я скоро зайду опять, а вы отыщите мне еще фигурок! До свидания!

* * *

В этот раз Мона заметила в музее Орсе картину, поразившую ее каким-то необычайным напором энергии. С первого взгляда трудно было разобрать, что к чему, но благодаря своей необычайной зоркости она поняла, что это сцена охоты на диких львов. Она показала эту мощную картину Анри: Эжен Делакруа “Охота на львов”, эскиз, окончательная версия в большом формате хранится в Стокгольме.

Ну конечно! Делакруа! Анри упустил его, и это был досадный промах. Из художников-романтиков он выбрал в Лувре Гойю, Фридриха и Тёрнера, но не стал показывать Моне “Данте и Вергилия в аду”, “Смерть Сарданапала” и “Свободу, ведущую народ”. А зря! Ведь Делакруа был одним из главных зачинщиков буйства эмоций и красок на холсте. Кроме того, интересна история его соперничества с Жаном-Огюстом-Домиником Энгром. Делакруа восхвалял силу ярких красочных мазков, говорил, что картина должна быть “пиршеством для глаз”, а Энгр гордо возражал: “Основа искусства – честный рисунок”. Битва гигантов, мимо которой Анри и Мона прошли не останавливаясь. Эскиз “Охоты