Читать книгу - "Глаза Моны - Тома Шлессер"

– Это невозможно!

– Почему?

– Потому что все картины, которые мы с тобой смотрели, написаны раньше, чем эта! – сердито сказала Мона.

– А я говорю, есть картина, которую ты прекрасно знаешь и которая чем-то похожа на этот распыленный пейзаж, вот почему ты его полюбила.

– Ну а я думаю, потому что в нем есть что-то общее с некоторыми из тех картин, которые мне показывал ты. И кроме того… – Она запнулась, подыскивая слова. – Там есть вон та маленькая красная фигурка, как будто пятнышко на красочном фоне или, как ты говорил, горстка пыли.

– По-моему, я ничего тебе не говорил о пыли, это сказала ты сама, и сказала верно. Потому что об этом говорит сам Тёрнер: все, что мы видим, только пыль, игра летучих частиц. Вот видишь, тебе это уже знакомо!

– Ну-у…

– Скоро вспомнишь, попомни мое слово.

Но Мона сомневалась.

Они вышли из Лувра и вернулись в Монтрёй. Мона крепко обняла деда и пошла в свою комнату. Она очень устала в эту среду и улеглась в постель. Ум и тело ее расслаблялись, стены словно слегка покачивались. Лежа на спине, она набрела взглядом на афишу выставки художника-пуантилиста из музея Орсе, которая висела над кроватью.

– Сёра! – прошептала она. – Диди был прав!

Часть II. Орсе

20. Гюстав Курбе. Кричи во весь голос, иди напрямик

– Да не хочу я!

Лили упрямо отказывалась делать макет антикварной лавки. Им по жребию досталось работать в паре, чему они были очень рады, и теперь предстояло выбрать проект, который надо сдать к концу учебного года. Мона думала, что Лили понравится идея сделать копию отцовской лавки, но та ни за что не соглашалась и почему-то страшно злилась; одна подруга настаивала, другая упиралась, из-за этой размолвки они уже несколько дней не разговаривали друг с другом.

Наконец Лили призналась. Однажды в среду после конца уроков и пока еще ни за кем не пришли родители, она отвела Мону и Жад в дальний угол двора и, размахивая руками, так что трясся здоровенный рюкзак за спиной, рассказала:

– Летом папа уезжает в Италию, и я поеду с ним. Буду там жить, ходить в школу. Мама остается здесь. А мой кот… еще неизвестно. Ну и вот…

Значит, из-за предстоящей разлуки она и стала такой раздражительной. А теперь объяснила Моне, что, вместо модели лавки, хочет сделать копию своей кухни с маленьким столиком посередине, за которым они каждый вечер ужинали втроем: Лили, ее мама и папа.

Девочкам казалось, что осталось еще много времени: апрель, май, июнь – для их дружбы навек. Но они были уже почти взрослые. Развод родителей Лили и ее неминуемый отъезд в другую страну приближали конец детства, превращение его в волшебную пыль, которую называют воспоминаниями. У Моны подступили слезы к глазам.

Но тут от ворот ее позвал Анри, и она, всхлипывая, побежала к нему через шумный двор. Расплакаться перед подругами нехорошо. На бегу слезы высохли. Ей хотелось поскорее очутиться рядом с дедом, чтобы не дать захлестнуть себя тоске. Она прижалась к нему, глубоко вздохнула и нежно взяла его за руку. По дороге Анри сказал ей, что луврские уроки закончились и теперь они пойдут в другой музей. Как? Закончились? Уже? Несмотря на бодрый тон дедушки, у Моны сжалось сердце, ей показалось, что она проглотила горькую пыль, и на краткий миг ей представился разрушенный временем Лувр с проваленной крышей и обвалившимися аркадами, апокалиптическое зрелище, как на одной картине Юбера Робера 1796 года. Она хотела все рассказать деду и упросить его еще разок сходить в Лувр, прежде чем идти в другое место. Анри почувствовал ее настроение и нежно на нее посмотрел. Мона постаралась заглушить боль от мысли о быстротечности времени и кивнула. Да, вперед!

* * *

Итак, вместо того чтобы повести внучку в пирамиду Пея, Анри прошел через квадратный дворцовый двор, перешел через мост Руаяль, свернул направо, и вскоре они очутились перед внушительным зданием, у входа в которое стояли огромные бронзовые скульптуры животных. Чтобы развеселить Мону и напомнить ей про их секрет, Анри сказал, что теперь ее мнимые сеансы у психиатра по средам будут проходить в новом месте, по адресу: улица Лежьон-д’Онёр, 1, у самой Сены. Это бывший вокзал, переоборудованный в музей – музей Орсе. В отличие от расположенного неподалеку Лувра, здесь собраны экспонаты, относящиеся к ограниченному периоду времени – с 1848 по 1914 год, однако эта коллекция не менее богата шедеврами. Доказательство было предъявлено незамедлительно.

Целая панорама на огромном полотне – деревенские похороны. На заднем плане равнина под пасмурным небом, с обеих сторон пейзажа вдали гребни меловых скал, на том, что слева, видны домишки. На переднем плане, в самом центре только что вырытая могила, вокруг нее трава и выкопанная земля. Могила, кажется, продолжается за рамками картины и заканчивается у самых ног зрителей. Мы как будто стоим в ней или совсем рядом. На краю ямы – череп, около него, отвернув голову, стоит охотничья собака. Между дальним пейзажем и могилой спереди располагаются по меньшей мере тридцать шесть хорошо различимых персонажей, а если прибавить к ним какие-то смутные тени и неотчетливо прорисованные фигуры, их наберется сорок пять, а то и полсотни, во всяком случае, несколько дюжин. Темные краски, которыми написана картина, еще больше потемнели от времени, так что силуэты сливаются в лишенную перспективы людскую массу. На самом деле перспектива есть. Чтобы увидеть ее, надо внимательно рассмотреть несколько странную расстановку фигур. Позади те, что помельче, их трудно различить – видимо, это малозначительные персонажи. Однако они возвышаются над другими такими же из первого ряда, как будто стоят на каком-то возвышении. Этот оптический фокус напоминает групповые фотографии: там для заднего ряда подставляли скамейку, чтобы всех было видно. В этом последнем ряду, глядя слева направо, можно увидеть с самого края какого-то старика, потом нескольких клириков в белом, потом мужчин в черном и женщин. Заплаканные или прячущие лица в носовые платки женщины образуют изогнутую процессию, подступающую с правой стороны к могиле. И вот, если проследить ее взглядом, становится ощутимым объем композиции, чередование рядов и планов. Наконец, слева выносят вперед гроб под покрывалом, на котором вышиты слезы и скрещенные кости. Его несут