Читать книгу - "Глаза Моны - Тома Шлессер"

– Может быть, он просто не знал, как их нарисовать, и поэтому придумал такую хитрость?

– Никакой хитрости. Если бы Тёрнер захотел, ему не составило бы труда изобразить замок посреди этого пустынного пейзажа. Он смолоду показал себя отличным рисовальщиком. Родом он из небогатой семьи, но его отец рано заметил способности Уильяма и стал выставлять в витрине своей цирюльни его рисунки, которые пользовались успехом. Он был ненамного старше тебя, когда начал работать в архитектурной мастерской. Ему поручали рисовать на основе чертежей будущие строения, чтобы привлекать клиентов. Уильям оказался очень талантливым. Настолько, что сумел в четырнадцать лет поступить в престижную Королевскую академию, а в двадцать шесть – стать ее членом. Небывалое дело!

– Он начинал примерно так же, как Гейнсборо, – заметила Мона, гордая удачным сравнением.

– Верно. Они не встречались, потому что Гейнсборо умер в 1788 году, а Тёрнер в 1775-м только родился, но кое-что общее у них есть. Самое важное, что их сближает, – смелый экспериментаторский дух. В Англии времен Георга III свобода не в чести. Чтобы ее желать, открыто проповедовать и позволять себе быть свободным, нужен сильный характер. Один из самых влиятельных тогдашних критиков Джордж Хоуленд Бомон упрекал Тёрнера за чрезмерную вольность в обращении с красками и светом. Это сегодня считается, что художник может делать что хочет, но так было не всегда.

– А что плохого Тёрнер сделал вот здесь?

– Ничего плохого. Но он обильно пользуется краской, которая называется желтый хром, это очень яркий пигмент с множеством оттенков, синтезированный и быстро получивший распространение в начале XIX века. Тёрнер обожал желтый цвет, это было его пристрастие, его мания. Его картины сверкают всеми оттенками: от янтаря, сиены, охры до золотисто-коричневого. Из-за этого над ним даже издевались: один карикатурист нарисовал его стоящим перед мольбертом с ведром желтой краски и половой шваброй. А прозрачная лучезарность – смотри, особенно вон там, где белые блики на реке, – достигалась за счет нарушения правил: готовя холст, Тёрнер делал не темный, как было принято, а светлый грунт.

– Расскажи еще про этот свет, Диди!

– Тёрнер интересовался физикой. И поэтому знал о достижениях науки, изучающей природу света. Кроме того, он восхищался творчеством французского художника XVII века Лоррена и часто копировал его картины, а Лоррен любил писать пейзажи, залитые солнцем, которое бьет прямо в глаза зрителям, ослепляет их. У Тёрнера картина тоже озарена светом, но природа не просто сияет: это золотое сияние словно исходит от самого холста и передается нам. Художник одержим безумной идеей: внушить нам такие же эмоции, какие мы ощущаем, когда соприкасаемся с природой вживую.

– Значит, он хочет, чтобы мы почувствовали природу так, как будто мы сами на природе?

– Именно так. Например, мы идем по лесу или даже плывем по морю в бурю. Легенда рассказывает, будто бы однажды он во время шторма привязал себя к мачте, чтобы, находясь в сердце бури, наблюдать ярость морской стихии. Пережив этот опасный опыт, он мог с полной достоверностью изображать кораблекрушения и бури, так что зрители чувствовали себя среди ревущих волн. И как знать, может, на этот раз он, чтобы написать пейзаж, влез в огонь.

– Отчаянный парень этот Тёрнер, еще, пожалуй, похлеще, чем ты.

– Он проходил пешком десятки километров в день в поисках сильных эмоций в духе “Бури и натиска” – течения, о котором мы говорили на прошлой неделе. Путешествовал налегке, имея при себе только фляжку, пару крепких ботинок да побольше блокнотов, в любую погоду и где придется: в Англии, в Альпах, в Венеции. Жаждал обрести просветление – это нечто большее, чем красота, нечто, заставляющее почувствовать ничтожность человека перед космическими силами.

Анри вспомнил фильм немецкого режиссера Вернера Херцога “Агирре, гнев божий”: тамошний вид на Мачу-Пикчу с горами в тумане как будто сошел с полотен Фридриха или Тёрнера. Когда начинающие кинематографисты спрашивали у Херцога, где им лучше учиться, чтобы пойти по его стопам, он отвечал: “Вместо того чтобы сидеть три года в киношколе, лучше отшагать три тысячи километров своими ногами”. Тёрнер наверняка это знал, подумал Анри и продолжил рассказывать, понизив голос:

– Давай теперь посмотрим, как проработано небо. Оно такое туманное, а на линии горизонта все и вовсе сливается: воду, землю и воздух не отличить друг от друга. Больше всего это видно в левой части картины, там вообще кажется, что перед нами мираж. Чтобы создать такой эффект, Тёрнер много лет изучал, как распространяются световые лучи в атмосфере. Он параллельно работал на бумаге с акварелью – это краски, которые разводятся водой, – и на холсте с плотными, густыми масляными красками. В то время в мире искусства акварель считалась второстепенной техникой, Тёрнер же не только облагородил ее, но и придал все свойства акварели, особенно ее водянистость, масляной живописи.

– Выходит, эта картина – как бы большая акварель, но написанная маслом!

– Вот-вот! Теперь заметь, что Тёрнер написал эту картину в конце жизни. На ней нет ни даты, ни подписи. Он никогда ее не выставлял, и нашли ее, вместе с другими картинами в том же стиле, у него в мастерской уже после его смерти. Остается вопрос: он что, действительно хотел, чтобы изображение на картине было так не похоже на реальность? Но никакого подтверждающего такое намерение документа не обнаружилось, так что нельзя исключать возможность, что это неоконченное произведение.

– Но, Диди! Какое может быть сомнение? Ведь мы бы почувствовали! Что ты такое говоришь! Лично я совершенно уверена, что картина такой и должна быть.

– Я тоже так думаю. Но учти: мы не можем смотреть на старинную картину так, как будто не знаем искусства, которое было позднее. Тёрнер умер в 1851 году и не мог знать ничего из позднейшей живописи. А мы с тобой знаем. И эти тысячи картин и картинок, которые мы видели миллионы раз, задним числом влияют на наше восприятие.

Мона ровным счетом ничего не поняла. Ей показалось, что она, как Тёрнер, привязана к мачте посреди шторма и должна разбираться в сумбурных дедовых объяснениях. Это было слишком сложно.

– Навидавшись того, что было после Тёрнера, мы смотрим на него другими глазами, не так, как его современники, и именно знание дальнейшей истории живописи заставляет нас думать, что перед нами не эскиз, а законченное произведение. Ты думаешь, что ничего не знаешь об истории искусств. Но твоя высокая оценка картины Тёрнера объясняется влиянием одной картины XIX века, написанной через много лет после