Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

хрустнули в его руке, и ничему не удивился. «Канонада все слышней… Благодарю». «Благодарности нет», — произнес солдат, и они почувствовали в его голосе глухой гнев. «Прощайте, и удачи вам!» Он небрежно отдал честь, повернулся на каблуках и решительно пошел в противоположную сторону. Вещмешок оттягивал ему правое плечо.

— Мне кажется, мы богаты, — пробормотал Мориц Зильбер. — По домам. Уезжаем на рассвете.

Ортига провожал глазами высокий силуэт солдата, который уходил в конец улицы, в конец мира… «Бедняга! Я же его понимаю! Минутку!» Ортига бросился догонять его торопливым упругим шагом. «Эй вы, Лоран!» Солдат обернулся всем корпусом, инстинктивно напрягшись. Зрачки его недобро сверкнули.

— Ну что вам еще?

— Ничего, — веско произнес Ортига. — Абсолютно ничего. Завтра или послезавтра мы переправимся через Луару в Невере. Там у моста есть популярный кабачок… Если вы захотите присоединиться к нам — пожалуйста.

— Я ни к кому не хочу присоединяться, — весело ответил солдат. — Ни к кому. Но вы весьма любезны… Пока!

Ночь пепельного цвета была удивительно свежа. Даже шумы не нарушали мирной тишины. Солдат ушел во мрак, стиснув зубы и высоко подняв голову. Свежесть, тишина, шумы обволакивали его. Зачарованный город, уснувший среди кошмара, погруженный в мечты. Солдат рассмеялся. «Жизнь — это здорово, как же это может быть здорово!» Ему захотелось женщину.

IV

Семен Ардатов

Доктор Семен Ардатов часто трудился за полночь в НИ — «Научной информации», универсальном агентстве, которое помогало клиентам в подготовке «диссертаций, научных и статистических работ». На самом деле агентство просматривало сотни специализированных публикаций в поисках двух десятков ключевых слов и посылало своим подписчикам вырезки из «Неврологического журнала», «Журнала гуманитарных наук», «Международной филателии», «Парапсихологического обозрения», «Юмора на все случаи», «Анналов сейсмологии» и даже бюллетеней Национальной ассоциации колдуний и Общества изучения каннибализма. Статьи из них следовало вырезать так, чтобы по возможности использовать обе стороны каждой страницы, — задача непростая. И как прокормить на это полдюжины политических беженцев, в последний момент бежавших из Праги, случайно ускользнувших из берлинского Полицайпрезидиума, выживших в бою за Дом Карла Маркса в Вене и в сражениях и тюрьмах испанских интербригад, вернувшихся с Липарских островов[34], а неделю назад — из префектуры полиции с бумажкой о том, что высылка их временно отложена?

Предприятие, задуманное венским сексологом и руководимое итальянским юристом, естественным образом приходило в упадок; но, задерживая арендную плату и время от времени восполняя дефицит за счет какого-нибудь крупного историка, эмигрировавшего в США, оно давало заработок апатридам-эрудитам. Доктор Семен Ардатов получал двадцать пять франков за вечер, гораздо меньше, чем какой-нибудь грузчик; правда, для таскания грузов нужны крепкие мускулы, которых уже нет в шестьдесят три года; кроме того, Семен Ардатов по собственному опыту знал, что полвека научных занятий делают человека столь же неспособным к мытью автомобилей, как и к торговле фармацевтической продукцией вразнос. Досадно, пережив несколько исторических катастроф, стареть, как и всякий другой человек, а после многолетней отчаянной борьбы — есть только один или два раза в день.

Контора НИ находилась на улице Жан-Жака Руссо, под крышей здания, которое Одинокий мечтатель[35], преследуемый нуждою, узнал бы с первого взгляда — он, автор книги «Эмиль, или О воспитании», который отдавал своих новорожденных детей в приют… Лестница с изящными коваными перилами и просторными, выложенными паркетом площадками на каждом этаже — но уже много поколений сюда не проникал свет, не шуршали богатые платья. Сломанные копировальные прессы, коробки с никому не нужными книгами («Прикладная хиромантия» или «Искусство нравиться в любом возрасте»), разнородные предметы, вроде древнего ткацкого станка и фотографического проектора, сконструированного при II Империи[36] учениками Надара[37], загромождали лестничные клетки, напоминающие пещеры, на которые выходили двойные двери, некогда белые с золоченой резной отделкой. За ними стучали станки, от работы которых содрогался весь дом.

НИ занимала одну комнату, удивительно уютную, на последнем этаже, где шумы снизу стихали — так спокойная мудрость берет верх над тревогами. Соседние помещения были заняты под склады товаров, которые не интересовали воров; две мансардные комнаты окнами на улицу занимало рекламное агентство «Селекта», известное маленькими объявлениями, которые публиковало до сих пор: «Требуются люди, умеющие хорошо писать…»

Однажды утром Ардатов предложил ему свои услуги, осторожно поинтересовавшись, устроит ли их его европейский французский… И обнаружил там двадцать каторжников, чьи лохмотья, помятые лица, согнутые спины и вонь ночлежек свидетельствовали о крайней нищете. Все они, склонившись над оборванными и засаленными множеством грязных пальцев справочниками, с маниакальной спешкой писали на бумажных полосках почтовые адреса, оплачиваемые из расчета за тысячу. Полдюжины привилегированных, владеющих современной техникой, стучали на довоенных пишущих машинках. Усатый держиморда, по виду отставной унтер, в накладном целлулоидном воротничке, вероятно, страдающий неизлечимой болезнью печени, надзирал за этими отбросами общества, чтобы они не украли полоски бумаги или перья за два су. Этот персонаж понимал, какую молчаливую ярость вызывали некоторые витиеватые адреса, что называется, «с прицепом», вроде: «Месье Бонавентура Дюшмен-Ла-реверанс, фармацевт 1-го класса, Рив-де-Лавандьер, близ Сент-Николь-де-Буабени». А департамент! Персонал был способен делать самые невероятные сокращения и даже непристойно искажать фамилии. Доктор Ардатов, ознакомившись с расценками, ретировался… А теперь, сидя за своим рабочим столом в НИ, слышал непрестанные шаги и хлопанье дверью в агентстве «Селекта»; унтер-держиморда поприветствовал его на лестнице, приложив два пальца к шляпе-котелку.

…Ардатов разрезал иностранные журналы, подчищал, склеивал, раскладывал вырезки по стопочкам и убирал в конверты. Работа кончалась: тем лучше. Из четырех сотрудников НИ сегодня вечером пришел он один, чтобы получить деньги за неполную рабочую неделю, то есть сотню франков. Директор Туллио сам печатал на конвертах адреса и наклеивал марки. Они сидели друг напротив друга, при свете единственной лампочки без абажура; в глубине комнаты великолепный металлический свет луны серебрил оконный проем. Мягкий шум шагов и разговоры в коридоре заставили мужчин прислушаться.

— Спорю, — сказал Туллио, — что фирма «Селекта» увольняет свою банду клошаров… Семен, самое лучшее, что мы можем сделать сегодня, — это выбросить наши конверты в корзину.

Разговоры и шаги приближались. Кто-то опирался о стену и стучал по полу тростью. Послышался голос унтера-держиморды: «Давайте, господа, поторапливайтесь. Если фирма закрывается — значит, фирма закрывается. Откроется после войны или в Бордо. А теперь, господа, рысью, рысью, что я вам сказал!» Он, должно быть, подталкивал к лестнице свое стадо нищих писарей. Туллио улыбнулся. Его морщинистое лицо казалось вылепленным из терракоты: четыре горизонтальные складки на лбу, широкие ноздри, бородка с проседью делали его похожим на фавна, но фавна университетского, привыкшего к