Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

class="p1">— Дурацкая, должно быть, эта тайна, — пробормотал солдат. — Такая же дурацкая, как «Писсуар» («Пари-Суар»), Тартр поднял голову, которую опустил было, наполняя две стопки. На его широком и угреватом лице круглый рот напоминал моллюска. Под желтыми веками — темные бегающие глазки. Временами он бросал на посетителя взгляд острый, точно жало.

— Какая тайна? — спросил Тартр.

— Тайна преступления. Я видел преступления, грандиозные, как пирамиды, и знаю, что нет ничего проще. Никакой тайны. Тем более — одиннадцатого часа.

В круге света показалась покрытая рыжеватой щетиной рука Тартра со стопкой. «Ваше здоровье!» — «И ваше!» Они выпили.

— Нужно что-то читать перед сном, — пояснил Тартр. — Порой такие истории меня развлекают.

— Не вижу в преступлении ничего развлекательного, — отрезал солдат. — Я бы лучше почитал про любовь.

Свет упал на его профиль породистого скакуна. Запавшие щеки и загар придавали ему вид диковатый и решительный. От него исходило ощущение отчаянной усталости.

— Вы с фронта?

— Как бы да. Из пекла… Таких мест полно.

— В увольнении?

— Это вы сказали. Всем увольнениям увольнение, месье Ашиль.

Тартр за эти минуты не раз уже пожалел, что открыл дверь. Оборот, который принял разговор, и усталость посетителя успокоили его только отчасти. Он захотел вернуть себе преимущество.

— Если вы подождете несколько минут, вернется служанка, она сварит вам хороший черный кофе, просто бесподобный…

— Странно будет, если мадемуазель Марселла вернется даже через несколько дней, — задумчиво произнес солдат. — Я видел, как она садилась в экспресс на Аустерлицком вокзале.

Тартр тяжко вздохнул. Одиночество и тишина показались ему невыносимыми. Он сделал вид, что чешет колено, а сам потянул на себя ящик, где лежал браунинг. Следующие слова как будто ничего не значили:

— Вы, должно быть, обознались…

— Возможно…

Солдат вытянул ноги. И устремил взгляд на ковер. Он вслушивался в тишину; казалось, она полнилась тихим ритмичным шумом, точно приложенная к уху морская раковина. Он ни о чем не думал. Это было хорошо.

Тартр положил на освещенный край стола левую руку, чем-то напоминающую странного моллюска. Правая рука свободно свешивалась вдоль тела, рядом с местом, где лежал пистолет. Он не любил давать беспроцентные займы… и заключать сделки на неопределенных условиях. А потому выжидал.

— Я по делу пришел, — сказал наконец солдат, точно внезапно вспомнив о цели визита.

— Слушаю.

Солдат наклонился, поднял свой тяжелый вещмешок, бросил его на стол и щелчком открыл металлический замок. Тартр, взволнованный, приподнялся, навалившись брюшком на стол, мясистые складки на лице сложились в гримасу напряженного внимания. В свете лампы вещмешок стал похож на рыбину тропических морей, в распоротом брюхе которой виднелось сокровище. Оно сверкало и переливалось: россыпь наручных часов, брошей, подвесок, колье. Бриллианты дамских часиков искрились на черном бархате. Крошечные серебряные и золотые циферблаты сияли точно звезды этой разбойничьей тысячи и одной ночи.

— Все часы идут, — сказал солдат с детской серьезностью. — И точно. Я их завел, сорвав этикетки. Смотрите…

Глаза его заблестели, когда, склонившись над сокровищем, он приложил к розовому уху Тартра квадратные часики, украшенные бриллиантами.

— Дело — золото, — прошептал Тартр.

— Тут и платина есть…

Солдат запустил пятерню в искрящуюся кучу, покопался и извлек браслет из матового металла, чуть тусклее серебра.

— И ни капли крови, — заявил он с гордостью. — Я грязного не беру.

Тартр, смущенный, промолчал.

— Здесь на сто тысяч франков.

Это явно казалось молодому человеку баснословными деньгами.

— Ну что ж, — произнес восхищенный Тартр, — предлагаю вам двадцать пять тысяч наличными, навскидку… Нет, погодите, для вас — тридцать тысяч ровно.

Солдат провел рукой по лбу. Теперь он был бледен и, казалось, вот-вот лишится чувств. Тартр быстро налил ему стопку арманьяка.

— Если бы вы знали, в каком аду я подобрал это, чтобы оно не досталось фрицам… Если бы кто-то на свете мог представить себе…

Тартр легонько похлопал его по плечу.

— Ну-ну, все это для вас уже в прошлом, мой мальчик. А тридцать тысяч сейчас… Если я выручу больше, а вы понимаете, как непроста такого рода торговля, — то получите и сверх того. Я дела веду честно.

Солдат рухнул в кожаное кресло. Загнанная лошадь! Тартр почувствовал себя хозяином положения. Наверняка ни гроша в кармане у этого мародера, который на каждом шагу рисковал наткнуться на расстрельную роту. Нечем платить за ночлег, даже на тушку курицы сорока франков не будет! Тартр решил, что переборщил, предложив тридцать тысяч. Хватило бы и двадцати. У вас, мой мальчик, рожа отпетого преступника, и не вам торговаться, когда я даю хорошую цену. Солдат не смотрел на него. Перед его глазами неотступно вставал один образ — среди потоков бессвязных воспоминаний, обороны горбатого мостика у красивой старой дубравы, расколотого черепа товарища, пожаров… Тогда, среди едкого дыма, нервного потрескивания языков пламени, обгорелых обломков перед ним предстала ювелирная мастерская, странным образом оставшаяся почти нетронутой в окружении развалин. Лавочка под открытым небом, без окон и дверей — и только ручка ребенка, с пальчиками, перепачканными землей, оторванная ровно у запястья и заброшенная взрывом на бархатную подушку, на которой были разложены хронометры с пятилетней гарантией; капельки крови — черные жемчужины — усеивали бархат и коробочки. «Я готов промыть себе глаза купоросом, — подумал солдат почти вслух, — чтобы только больше не видеть этого! О черт!..»

— Двадцать пять тысяч вас устроит? — настаивал Тартр.

Солдат вернулся к действительности. Пожал плечами.

— Черт… Разве вы не сказали — тридцать?

— Двадцать пять, дружище, которые составят тридцать и даже больше, когда я проверну это дело… Переговоры, в такое время…

Внезапно глаза солдата озарились улыбкой. Внутренний голос точно напевал: «Отдам пять, чтоб не видеть оторванную ручку… Отдам десять, чтобы больше не видеть ее! Решено!»

— Выкладывайте деньги, месье Ашиль, — потребовал он весело.

Тартр отвернулся, открыл сейф. Вертикальная щель напоминала прорезь чудовищной копилки для детенышей великанов, страшных и злобных. Тартр запустил в нее свою отвратительную розовую руку. Вот сейчас стальная дверца сейфа захлопнется и отрежет эту мерзкую руку, которая упадет прямо на драгоценности… Главное — не сойти с ума. Солдат постарался сосредоточиться на старой массивной серебряной чернильнице. Он снял с нее оба стеклянных флакона, сначала с черными чернилами, затем с красными, отвратительными красными чернилами. И, наливаясь яростью, стиснул ее в руке. Тартр был толст, с жирной складкой на затылке, желтовато-розовым черепом, он шумно слюнявил пальцы, отсчитывая деньги. Массивная чернильница обрушилась на его голову точно смертоносный снаряд. Тартр медленно, с тяжким вздохом осел за спинку вращающегося кресла и скрылся во тьме под столом.

— Забавно, — произнес солдат, — даже не понять.

Он смотрел на свои трясущиеся руки и вслушивался