Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

вагонам метро второго класса… Бывший член коллегии адвокатов одного итальянского города, бывший достопочтимый мастер масонской ложи, бывший нумизмат («это самое невероятное!» — по его словам), он оставался лишь членом организации «Справедливость и Свобода»[38], название которой комментировал так: «По здравом рассуждении, мы дважды требуем идеала… Может, эти два метафизических ингредиента помогут нам сварить вполне удобоваримое зелье…»

— Семен! Мы закрываемся. Откроемся в Сан-Франциско или Буэнос-Айресе… Исход битвы в Европе временно лишает «Научную информацию» смысла существования. Давай выбросим банку с клеем в окно.

Он увлек Ардатова к лунному свету, который заливал крыши и причудливые трубы Парижа. Полная луна стояла в зените, и можно было различить на ней бледные материки. Синий свод неба навис над городом. Отдаленная канонада казалась дыханием космоса. Туллио запустил баночку с клеем на соседнюю крышу:

— И бумаги туда же!

Вырезки, которые ждали академические и литературные светила, разлетелись в прозрачной ночи роем белых бабочек… Красота!

Туллио развел белыми руками, похожими на обезьяньи. И сказал с яростью:

— Конец! К черту! Миллионы дураков воображали, что бомбы — для Барселоны, для Хельсинки, танки корежат мостовые не здесь, а в Вене, Праге, Амстердаме, Брюсселе, а жалкая полусонная жизнь продлится до скончания времен: бридж, белот[39], «Сент-Эмильон»[40], газеты, акции и бифштексы с кровью!

Семен Ардатов ответил, опустив голову:

— Туллио, это будет невообразимая катастрофа… Париж, Париж!

Он был не в силах больше произнести ни слова.

— Нам просто не хватает воображения, Семен, а катастрофы мы коллекционируем вот уже двадцать лет; мало того, мы предупреждаем, мы делаем прогнозы и публикуем в наших журнальчиках, которые никто не читает, безупречно аргументированные статьи. Все сказано: путь один — в бездну. Нужно прыгать, дети мои! Это — единственное, чего мы не поняли до конца, нам тоже не хватило воображения… Разве есть что-нибудь более естественное, чем крушение старого мира? Люди забыли, что для человеческого существа так же естественно ждать смерти, убегать, прятаться в лесах, как и рождаться, расти, бороться, умирать от старости.

Выручка агентства, хранившаяся в ящике из-под сигар, составила сто восемьдесят франков, которые директор и научный сотрудник разделили между собой.

— Уходим.

Ключ от конторы НИ Туллио выбросил в мусорный контейнер на улице. «Старьевщик подберет его. И многое поймет…»

— Послушай, Семен. В свое время во Флоренции, когда разгромили мой дом, старьевщик оказался настолько мил, что вернул мне «Сонеты» Петрарки с моим экслибрисом. «Я думаю, синьор, — сказал мне он, — что вы сохраните их на добрую память. Стихи такие красивые!»

Они шли по улице, которую редкие фонари разделяли на зоны света и приглушенного мрака. Последние «ночные бабочки», скользя на высоких каблуках, обходили стариков стороной, их точно ветром сдувало. Некоторые стояли, прислонившись к железным шторам, закрывавшим витрины, и огонек сигареты слабо освещал их темные губы. Порой быстро проезжали патрульные полицейские на велосипедах, шины шуршали по мостовой.

— Если Париж через несколько дней превратится в могильник, — сказал Семен Ардатов, — эти черные птицы так и будут кружить среди руин…

— Надо думать, — ответил Туллио.

На Центральном рынке начинала бурлить ночная жизнь. Грузовики сгружали овощи на тротуар. Мужчины шли по влажным листьям, окруженные запахами гниющих растений. Темная громада церкви Св. Евстахия безмолвно нависала над рынком. Неужели чудо не сможет спасти этот город? Оба мужчины допускали чудеса терпения и ума, верили, что бывают чудесные встречи. Действительность порой казалась им сотканной из чудес и случайностей, среди которых энергия с помощью удачи позволяет спасти самое необходимое. Но на этот раз чудесная победа на поле битвы представлялась им невозможной.

— Сяду на велик и поеду в Тулузу, — сказал Туллио. — Я запасся карточкой избирателя, выданной мэрией Сюрена[41]на имя Жана-Мари Тетю[42]. Фамилию я сам придумал. Неплохо, правда? Мне повезло, я не оставлю после себя ни одну живую душу, ничего… Свои трактаты по международному праву я продал сегодня утром на набережной, по сходной цене. И шутки ради надписал на них посвящение Бенедетто Кроче, это принесло мне дополнительно 10 франков — две пачки «Житан».

Он улыбнулся.

— Семен, советую тебе не ждать двадцать четыре часа. Немецкие танки могут войти сюда уже этой ночью. Сопротивление существует только на страницах газет…

— У меня нет велика. И суставы уже не те. Бабок нет. Надеюсь, что раздобуду завтра тысячу или две. Если мне не удастся сесть в предпоследний поезд, уйду пешком… В 21-м я так пересек польскую границу, в 37-м — Пиренеи. Если бы у меня впереди была целая жизнь, я бы мог уходить через Гималаи или горы Колорадо… Спираль истории ширится… Мне удалось достать пропуск: крысы из префектуры приняли меня за белоэмигранта.

— Далеко отправишься?

— Как можно дальше. Здравый смысл подсказывает держаться поближе к портам и границам; но Испания — мышеловка, а порты будут оккупированы. Может, нам придется скрываться в пещерах Центрального массива! Но и здесь, как во всем остальном, у нас были предшественники — троглодиты…

Они остановились, руки в карманах, в тени массивной церкви Св. Евстахия. Бездонная небесная синева над рынком поблекла. Туллио продекламировал:

В сиянье на кресте увидел я Христа…[43]

— Знаешь, откуда это, Семен?

— Из Данте.

Они почувствовали, как их переполняет радость, которая не нуждается в словах. Ардатов произнес:

— Как сказал бравый солдат Швейк своему товарищу: «Встретимся после войны, в маленьком кафе на углу, около пяти…» Прощай, Туллио.

Они пожали друг другу руки крепко, как молодые люди.

На следующее утро доктор Ардатов отправился по городу в поисках денег. Авеню Анри Мартена, особняки, дремлющие в тени садов. Ласковое солнце, чистый асфальт, редкие машины, безликие прохожие — спокойствие ошеломляло. Доктор Бедуа укладывал чемоданы. Он был настроен оптимистично; доброжелательность и хорошее настроение, результат гармоничной работы желез внутренней секции, не изменяли ему. Любитель изысканной кухни, бонвиван, к тому же успешный практикующий врач, доктор Бедуа слегка напрягся, когда горничная передала ему скромную визитку доктора Семена Ардатова. Давний коллега, получивший диплом в Москве в допотопные времена, бежавший от тюрем, виселиц и бунтов, интересовал его как образчик другой человеческой породы, не факт, что лучшей (ибо у доктора Бедуа и мысли не возникало, что кто-то может превосходить его, кроме таких всемирно признанных гениев, как Монтень, Декарт, Шекспир, Гете, Пьер Кюри), но совершенно чуждой и потому вызывавшей беспокойство. Неудобство заключалось в том, что эти славные беженцы, может, и были героями, но очень плохо одевались. Доктор Бедуа в шутку даже хотел создать по этому случаю АОХКБАИ, «Ассоциацию по обеспечению хорошими