Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

Солдат достал из кармана штанов банкноту и взглянул на нее оторопело: тысяча франков! Вот черт! Забавно, однако. За тысячу можно купить всю эту нищую лавочку, святого старца из колена Иудина, да и его клиентов в придачу… Солдат расхохотался. Давно никто так громко не смеялся в этом месте. Моисей подумал, что покупатель, должно быть, пьян, взглянул на банкноту, водрузил на нос очки, чтобы рассмотреть ее, и покачал головой, тоже смеясь, только тихо.

— У меня не будет сдачи, месье.

— И что, торговец, мне за дело, — возразил солдат, — если у вас нет сдачи!

Он сгреб покупки, бросил скатанную в шарик банкноту среди луковиц и повернулся в Морицу Зильберу и Хосе Ортиге:

— Пропустите со мной стаканчик?

Бледно-желтыми пальцами Моисей развернул банкноту. «Хорошо, — пробормотал старик, — я попытаюсь ее разменять. Минутку, пожалуйста…» Моисей вышел, трое мужчин остались на месте.

— Валим отсюда быстро, — живо сказал солдат (рот его кривился тревожной ухмылкой). — Я угощаю.

— Почему бы нет? — подумал вслух ошеломленный Зильбер.

Темная улица… Девочка бежала во мраке, поскользнулась и выронила булочку, которую несла. Солдат подхватил ее на лету. «Осторожней, соплюшка. Вот тебе картинка!» Он вложил ей в ручку скомканную банкноту. «Не бойся, крошка, картинка-то красивая». Малышка дала стрекача. Они подошли к ресторану «Тель-Авив».

— Два слова, пока не вошли, товарищ, — сказал Ортига. — Вы уверены, что уже не выпили лишнего?

— Я не товарищ, — ответил солдат. — Не люблю митинговых фраз. В этой бл… жизни каждый сам за себя. Секундо: я умираю от голода, с полудня ничего не ел. Терцио: у меня просто отличное настроение. Кварто: вы все трое в лавочке старого рэбе попали в серьезную передрягу. Я знаю, что говорю. У вас рожи честные, это точно. Морды убийц я отличу… Так что бояться нечего. Вы ничем не рискуете.

— А я товарищ, — тихо произнес Ортига. — Может, не для вас, конечно… Я хочу сказать — боец другой войны, которому тоже плевать на митинговые фразы… Выпьем что-нибудь, если угодно, у нас еще есть время.

Последние посетители ресторана «Тель-Авив» переговаривались вполголоса при слабом рассеянном освещении. Официантка с изящным профилем, но косоглазая сновала по залу точно встревоженный муравей, покачивался тяжелый пучок черных волос, взгляд косящих глаз казался безумным, фартук заляпан… Зильбер, Ортига и солдат уселись за стол, крытый вощеной розовой скатертью с желтыми цветочками, которые точно качали головками в тумане. «Принесите нам чего-нибудь хорошего, изысканного, лучшую бутылку, которая у вас есть», — скомандовал солдат. Зильбер угостил его папиросой, он зажал ее губами, поднес зажигалку, дружески глядя на новых знакомых, задул пламя, пожевал кончик папиросы.

— Удивительно, господа, на кого вы похожи… Просто феноменально…

Он изучал подвижное лицо Зильбера с морщинистым лбом, тяжелыми веками, длинным тонким носом; агрессивная твердость наложила отпечаток на его некрасивые черты. Перевел взгляд на Ортигу, правильные черты лица средиземноморского рыбака, гладкий низкий лоб, глубоко посаженные темные глаза, спокойные и ясные, как у животного на отдыхе… Один хитер, другой силен.

— …Вы похожи на многих мертвых, которых я знал! Должно быть, — пояснил солдат, — несколько сотен типичных лиц. Когда повидаешь тысячи мертвых, умирающих, полумертвых, ни живых ни мертвых — узнаешь все лица, все выражения, какие бывают во время и после бомбежек… В поезде, в метро мне повсюду мерещились покойники. Ничего хорошего, уверяю вас. Это одержимость или, вы думаете, истинная правда?

Официантка принесла рубленую печень, фаршированные перцы, хлеб и вино. Они тут же распили первую бутылку.

— Я сражался в Испании, — сказал Ортига. — Под Теруэлем[33], в огромной и бессмысленной мясорубке. Я видел больше мертвых за неделю, чем некоторые могли бы увидеть за несколько жизней. Я смотрел на них, не видя, видел, не думая. Мне было жаль живых хороших товарищей. Между трупами и людьми — ничего общего.

— Я видел только одну покойницу, — сказал Зильбер, — видел ребенком — мою бабушку. Она была не похожа на себя, застывшая, она испугала меня.

— Вы не правы, месье. Мы, живые, очень отличаемся друг от друга.

— А может, и нет; — задумчиво произнес солдат, — потому что, в конце концов, в чем разница?

Он вытаращил глаза, склонился к своим спутникам и тихо сказал:

— Вот, посмотрите на официантку. Она кривит рот, как будто кричит… Но не кричит… Я мог бы поклясться, что уже видел этот рот; этот пучок, придавленный камнем; и косые глаза, застывшие навсегда, на обочине дороги между Эперне и уже не помню какой деревушкой… Это правда или нет, как вы думаете?

— Это возможно, — ответил Зильбер, которому становилось не по себе.

— Не правда ли, возможно? Я уже много дней задаюсь вопросом, не сошел ли я с ума, не сошли ли другие с ума и какая разница между сумасшедшими и нормальными.

— Хватит уже нагонять на нас тоску! — воскликнул Ортита. — А вашу — утопите в бутылке. Мы торопимся.

— Вы правы, — сказал солдат, моментально успокоившись.

Он сделал глоток, облизнул губы. И представился:

— Лоран Жюстиньен, маклер в мирной жизни… Поговорим о делах. Я еще таким никогда не был, сам удивляюсь. Как будто до определенного момента ни черта ни понимал, улавливаете?

— Хорошо, хорошо, — сказал Ортига, — Счет!

— Не хорошо. Вы ничего не поняли. Вы сматываетесь, так? И правильно делаете, что бежите от фрицев, так? И у вас денег не шиша, так? Вы видели объявление в газетах: «Предлагаем бесплатно…»

— Это какой-то шарлатан, — заметил Зильбер.

— Может быть. А может, это я. Я стал серьезным, как мертвец. Каждое мое слово нерушимо, как камень. Может, я перестал быть свиньей. Посмотрите на ваше отражение в зеркале в глубине зала: вы похожи на утопающих. А я вам бросаю веревку, вот и все.

Молодые люди изучали его суровые, точно ломаные черты, прямой, открытый взгляд, истерически расширенные зрачки, взвешивали его тихие, осторожные, уверенные слова. В нем ощущалась какая-та растерянность и при этом отчаянная решимость. Слегка тронутый… Это тревожило. Словно он только что, не задумываясь, совершил преступление. Потрясенный… Он бросил тысячную банкноту, не глядя сгреб сдачу, оставил двадцать франков чаевых ошеломленной официантке. Это их впечатлило. Один из них дал ответ:

— Утопающие, но намеренные выжить! Не беспокойтесь за нас, мы всякого повидали! Значит, вы бросаете веревку. Ну и где она?

— Пошли.

Они снова шли по улице, точно ушедшей под воду, мелькали тени, нависали мертвые фасады домов. «Держите», — сказал солдат на ходу. И вытащил из кармана брюк пригоршню банкнот. «Берите, это немного, но может пригодиться». Зильбер взял деньги, которые