Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

— Вот так, — сказал он, наконец успокоившись.

Руки его больше не дрожали. Он закрыл вещмешок с сокровищами, поправил ремни на плечах. Прежде чем уйти, перегнулся через стол, подцепил кончиками пальцев пачку банкнот, лежащих в черной пасти сейфа, и сунул их в карман брюк. Он даже не подумал взять остальные деньги. Сквозь сжатые зубы он прошипел бессмысленные слова: «Тридцать минус пять двадцать пять, еще минус пять, даю десять, чтобы никогда больше не видеть, даю десять, даю все…» Орудия смолкли, стихло гудение самолетов… Хотелось вдыхать тишину полной грудью… Солдат тихо прикрыл за собой дверь квартиры. Металлические перила охладили его руку. Прежде чем спуститься, он еще раз вслушался в немыслимую тишину… На верхних этажах послышались голоса. Говорили, разумеется, о бегстве! О машине, деньгах, их отсутствии.

«Говорю тебе, Морис, нужно уезжать завтра, и лучше утром, чем вечером… (Голос с испанским акцентом.) Не надо полагаться на последний поезд… Либо мы увидим его хвост, либо он не отправится вовсе… Уйти хоть пешком, если иначе нельзя». — «Двенадцать сотен на двоих, двенадцать сотен, с ними мы далеко не уйдем, Пепе (другой голос, низкий и пришепетывающий). Знаешь, сколько стоит билет до Лиона?» Голоса стихли, потом раздались вновь: «Мы не можем его вот так бросить, он бьется уже сорок лет, целую вечность…» «Ну, значит, двенадцать сотен на троих! — обреченно произнес шепелявый. — Мы доберемся только до Луары… Черт! Черт! Проводи меня до улицы Экуф, еще есть один шанс».

Говорящие стали спускаться по лестнице. Солдат бесшумно опередил их. Укрывшись за дверью в непроглядной тьме, он видел, как мимо прошли двое молодых людей, один с непокрытой головой, другой в фетровой шляпе. «Хватит, — говорил один, — чтобы взять билеты до Тура…» Солдат пошел за ними. Его губы растянулись в диковатой довольной улыбке. Он больше не был один. Он шел за незнакомцами. Он чувствовал себя сильным. И успокоенным. Вещмешок с сокровищем оттягивал ему плечи. Ночной воздух омывал душу. «Вы спасены, ребята, — думал он, — и даже не догадываетесь об этом. Забавно». Он тихо рассмеялся, радость переполняла его. Он возвращался к жизни, тело наливалось силой и ловкостью. Позади послышался стук каблучков. Девица догнала его и взяла под руку. Овал ее лица был мертвенно бледен, рот походил на черную рану. «Отвяжись, — беззлобно сказал солдат и ускорил шаг. — Мне некогда…» Но она не отпускала его, и он вспомнил о банкнотах, лежащих в его кармане вместе с лоскутом материи и трубкой. «На, возьми, ночная бабочка…» Он вложил ей в руку хрустящую банкноту, которую она побежала рассматривать под мрачным синим светом фонаря.

III

Встречи

Узкие, погруженные в тревожную тьму улицы Роз и Экуф полнились безмолвною жизнью. Убогие дома нависали над замусоренными тротуарами. За этими старыми каменными стенами ютилась трудовая, но безысходная бедность — как и на подобных улицах в Вильне, Кракове, Одессе, Салониках. В этом прибежище вселенской нищеты говорили на дюжине языков, не считая диалектов. Шляпники из Лодзи, ростовщики из Бессарабии, сапожники из Бердичева, ювелиры из Амстердама, ремесленники из Закарпатья и бывшие торговцы из Смирны, судовладельцы из Афин, бармены из Чикаго, скорняки отовсюду, беглецы, побросавшие свою мелочную торговлю от жемчужно-серых берегов Балтики до лазурных вод Эгейского моря, от Дуная до Днепра, от ломбардов Старого Света до банков Америки, оставившие позади все муки труда, преследований, веры, читающие вместе газеты, отпечатанные красивым клиновидным шрифтом, придуманным на берегах Евфрата или Иордана за три тысячи лет до изобретения линотипа.

Здесь билось упорное сердце народа без своей земли, рассеянного по Парижу так же, как и по миру; незримые лучи сходились к этим улицам с высот Бельвиля — откуда на горизонте можно было увидеть Эйфелеву башню, благородно устремившуюся от серого города в серое небо, — с Больших бульваров близ площади Республики, где отдых словно бежал от прохожего, из предместий Тампля и Бастилии, где теснились промыслы и трагедии, и даже от Елисейских Полей, где небо Иль-де-Франса обретало совершенную ясность благодаря земному свету богатства.

В этом квартале можно было купить и продать что угодно — невероятная коммерция, неведомая великим экономистам: ивритское, ашкеназское, мусульманское или христианское имя; чистенький паспорт одного из пятнадцати государств Центральной Европы, Балкан или Балтики; настоящую невесту-девственницу, почитающую древний Закон, которая будет безупречной супругой; девушек черноглазых или рыжих, с бледно-розовыми губами для борделей Вальпараисо, Монтевидео, Шанхая и даже загадочного Града-Подлунного, существующего в воображении пьяных моряков; настоящие или фальшивые деньги, обесцененные или открывающие все двери, парагвайские или манчжурские; визы Сиама, Гондураса и иных земель обетованных, известных лишь по почтовым маркам; отдельные тома трудов Маймонида[28], тайные книги Каббалы, психоаналитические романы Шолома Аша[29], жизнеописания Теодора Герцля[30], предсказания Ахада ха-Ама[31] — обретите землю, завещанную Богом! — и книги Ленина, Толстого, Горького, отца народов Сталина… Здесь можно было купить все товары мира — кроме совести и веры, ибо последними обычно торгуют неверные. Старый Закон и новые идеи обретали здесь материальную силу. А те, кто ни во что не верил, верили в себя. Утратившие Бога сознавали это. А если находились предатели, то порой они смотрели в зеркало совести и говорили себе: «Я богат, я хорошо питаюсь, ношу шелковые рубашки, я собираюсь построить виллу с бассейном и выкупить все дело этого неизлечимого идиота, который никогда никому не изменил, я счастлив — но Боже мой, горе мне! Я же в душе такая подлая скотина. Только бы мои дети, дети детей моих не знали, каким я был, какой я под своим шикарным костюмом!» (И они посылали щедрые пожертвования в Комитет обороны.)

Здесь чинят очки, ремонтируют кое-как часы, которые никогда уже не покажут точный час удачи, перелицовывают костюмы, знававшие лучшие времена. Здесь люди, похожие на персонажей Рембрандта, трудятся у подслеповатого оконца и уносятся в мечтах туда, где сам Творец в облике человека в день субботний гуляет со своей возлюбленной под цветущими апельсиновыми деревьями…

Все здесь понимали, что приближается беда, для которой не будет слов, но никто не стенал. Люди вспоминали, что пережили не один погром — благодаря какому-нибудь голубоглазому громиле, который загнал испуганную семью в подпол, запер за собой дверь и крикнул, что, слава Богу, нет ни одного гада в этой лавочке, пошли отсюда! «Если Предвечный хочет нашей погибели, то чего тогда мы можем хотеть? — говорили старики, изучавшие священные книги. — А если Предвечный хочет, чтобы народ Его спасся, то что способно нас погубить?»