Читать книгу - "Дар рыбака - Джулия Р. Келли"

Мальчик уплетает суп, и, пока он ест, Дороти по ложечке отхлебывает свой. Съедает он почти все. И даже немного хлеба вприкуску. Она забирает поднос и вместе со своей, почти полной, миской относит обратно на кухню, а когда возвращается, глаза у мальчика уже слипаются. Дороти в нерешительности переминается с ноги на ногу, а затем берет коробку с игрушками, которые сельчане отдали в качестве пожертвования. Она ставит ее на низенький столик возле его кровати.

– Игрушки, – ободряюще поясняет Дороти. – Посмотрим, что внутри? – И она копается в коробке, то и дело доставая разные вещицы. – Кубики! Карандаши! О, а тут у нас что?

Дороти достает игрушку на веревочке, маленькую собачку, и ставит ее на пол, но мальчик не проявляет никакого интереса.

– Взгляни сам, – говорит она и подталкивает коробку к нему.

Мальчик безучастно склоняется над ней, разглядывая игрушки, как вдруг глаза у него загораются, и он улыбается. Он запускает руку в коробку и выуживает из нее ярко разукрашенный мяч.

Дороти замирает. Она смотрит на мяч, потом на него.

– Отдай сюда, – велит она. – Выбери что-нибудь другое.

Но мальчик лишь сильнее стискивает в пальцах мяч. Дороти встает и нетвердым шагом уходит на кухню. Опершись о стол, она твердит себе, что это все ахинея. И ничего не значит. Ровным счетом ничего. И все же.

Она встает в дверном проходе.

Мальчик уже заснул, и мячик еле держится в его руках.

Дороти никогда не заходила в его комнату, хотя и не могла никому рассказать почему – так и не сумела никому открыться, – но теперь она шагает на второй этаж. Повернув дверную ручку, поначалу она ничего не видит. Постепенно в темноте проступают смутные тени: деревянная кровать с высоким изголовьем под завешенным окном, комод с его одеждой, пересыпанной нафталиновыми шариками, сундук с его игрушками в зазоре между изножьем кровати и стеной.

Она делает шаг вперед и замечает на валике чью-то голову. Дыхание у нее перехватывает, и крик застревает в горле; она порывается убежать, но взгляд ее приковывает мерцание глаз в сумраке комнаты. Она пятится, но тут понимает, что это всего-навсего Артур, плюшевый медвежонок Моисея, и от страха пополам с облегчением у нее подгибаются колени. Спотыкаясь, она подходит к окну и распахивает занавески. В комнату врывается свет, и кругом вихрем взвивается пыль, целые тучи древних микрокосмов, так что Дороти, согнувшись в три погибели, закашливается и насилу дышит, приложив ко рту передник.

Рухнув на кровать, она вся дрожит, и только несколько минут спустя поднимает голову. Она берет Артура и разглядывает его черную мордочку, носик, стеклянный взгляд. Моисей любил Артура горячей, ревнивой любовью. Дороти слышала, как он шепчется с ним по ночам, и все гадала, что же он рассказывал мишке, тогда как с ней почти не заговаривал.

Артур смотрит на нее, бессловесный, немигающим взглядом, и она гадает, что такого знает он, чего не знает она, что хранит в своей памяти; жаль, что она не может вскрыть его голову, доверху набитую секретами Моисея, нашептанными в темноте. Внезапно Дороти становится невыносим его неколебимый взгляд, так что она бросает мишку на кровать. Да и пришла она совсем не за ним.

Она встает на колени и открывает сундук с игрушками. Дороти обдает застарелым, затхлым запахом, но игрушки, пролежавшие все это время взаперти, сохранили свой яркий окрас и ничуть не поломались, играй не хочу – оловянные солдатики лежат бок о бок, а рядом набок завалилась юла с цветастыми слонами и клоунами; Дороти невольно берется за холодный металл, раскручивает, и юла вертится – гораздо быстрее, чем она ожидала спустя столько лет, – так что клоуны со слонами сливаются воедино.

Но это все не то, что она ищет. Где же мячик Моисея? Мяч подарила ему Джейн, красный резиновый индийский мяч, и Моисей глаз с него не спускал, носил его с собой везде и всюду. Дороти чуть ли до ручки не довел этот мяч: вечно оставлял следы на чистом стекле и выбеленных стенах, валялся на полу, нет-нет да споткнешься, однажды даже тарелку разбил, подскочив на твердом кухонном полу. Столько неприятностей он ей доставил, что она задумалась, не затем ли его и дарили – не в подарок Моисею, а на истязание ей.

Где же он? Все остальные игрушки, как и положено, в коробке, но мяча нигде нет. Дороти принимается рыскать по всей комнате, вываливает из комода вещи, шарит рукой под кроватью, скидывает постельное белье прямо на пол. Под конец она оглядывает учиненный беспорядок. Но все без толку, мяч как сквозь землю провалился, и Дороти спускается на кухню, заваривает себе еще чаю и садится за стол. Она выравнивает дыхание, и по прошествии времени ее поведение кажется даже немного несуразным, стоит полуденному солнцу вымести по углам последние тени. Поднявшись на второй этаж, она раскладывает все по местам; стирает пыль, вытряхивает, расставляет и разглаживает, подметает, пока не прибирает все чисто-начисто, как будто в комнате никто и не жил. Пора уже встряхнуться, отбросить нелепые выдумки и усталость; в прошлое уже не вернешься, равно как и оно не вернется за ней.

Спустившись на первый этаж, она встает в дверном проходе и оглядывает спящего мальчика. Почему именно мяч? Именно эта игрушка? Она тихонько подходит к нему, разжимает пальцы и забирает мяч.

Позже, когда она будет вспоминать первые дни наедине с ребенком – когда прошлое ворвалось в ее дом с порывом ветра, а с ним и признак ее собственного сына, Моисея, – на память ей придут именно эти моменты: мальчик спит, растопырив морской звездой пальцы под щекой, легонько посапывает, по подушке разметались серебристые волосы. Он спит по нескольку часов кряду, и Дороти наблюдает за ним, гадая, из какого отдаленного уголка он явился, как оказался в море, что за путь преодолел. В первую ночь она устраивается на стуле возле него и зажигает масляную лампу на случай, если мальчик проснется.

Окна дребезжат под натиском штормового ветра, и Дороти натягивает одеяло под самый подбородок; между сном и явью ей чудится на ветру чье-то летящее навстречу присутствие, над самыми гребнями волн, и снится ей давешний дар моря.

Джозеф

Взобравшись на палубу, Джозеф садится на корточки у жаровни и разворачивает сверток с едой – самодельный хлеб, непропеченный и жесткий, в котором не чувствуется женской руки, под сыром миссис Браун – и поднимает взгляд с пляжа наверх, на клочки пожухлой травы, растущей прямо на утесе, что