Читать книгу - "Ход убийцы - Песах Амнуэль"

— Значит, ваши показания будут нужны непременно сегодня.

— Это понятно, — сказал Гротис. — Жаль, что так получилось.

— Но мы имеем теперь некоторое представление о том, как действует израильская полиция, — добавил адвокат Перри, и по его тону я не понял, одобряет он эти действия или осуждает.

* * *

Пожалуй, я был слишком оптимистичен — на выезде из Тель-Авива пробок действительно не оказалось, но четвертое шоссе между Мевассеретом и Иерусалимом было нашпиговано машинами, как банка с маринованными огурцами. Дорогой я обдумывал план своего разговора с Пеледом. По сути, у защиты, если Пелед вообще захочет, чтобы я его защищал, была единственная линия: доказывать, что удар был нанесен в состоянии аффекта, и что Слезар сам его спровоцировал своим поведением. Но если Пеледа я знал не первый год, то о Слезаре не имел никакого представления и не знал, естественно, в чем была причина ссоры. Полиция наверняка именно сейчас добивается у Пеледа ответа на этот вопрос, и перед разговором с Рони имело смысл посмотреть протокол — у полицейского следователя не было оснований отказать мне в этом, разве что он станет тянуть время до наступления субботы. И значит, нужно торопиться. Увидеть Пеледа мне необходимо было именно сегодня — мало ли до каких идей он может дойти за два дня. Я знал одного осужденного, который взял на себя чужую вину, по сути, только потому, что ему дали слишком много времени для раздумий.

На повороте к кибуцу Моца я нашел просвет в струе автомобилей, вливавшейся в горловину иерусалимского коридора, и свернул с главного шоссе. Таких умников, как я, нашлось немало, дорога через Кирьят-Ювель тоже оказалась забитой, и я начал плутать по боковым ответвлениям и неожиданно начавшимся городским улицам, и с каждым поворотом все больше нервничал. В конце концов, от того, доеду ли я вовремя, зависела судьба человека.

Я вытащил из бардачка мобильный телефон и набрал номер полицейского участка на Русском подворье. На мое счастье полицейский следователь Ниссан уже закончил предварительный допрос и находился в своем кабинете.

— Да, господин Лапид, — сказал он усталым голосом, — из Модиина сообщили, что вы пожелали взять на себя защиту, и я готов дать вам возможность поговорить с Пеледом. Хотя, честно скажу…

— Он признался?

— Нет, он молчит, по-моему, парень просто в шоке. Или, напротив, прекрасный артист и не желает говорить до прибытия адвоката.

— Ему сказали, что я…

— Да, я его предупредил. Никакой реакции. Понять его можно — явно не желая этого, парень стал убийцей.

— Убийцей, вы сказали? Но…

— Слезар умер час назад, не приходя в сознание.

* * *

— Если вы не возражаете, — сказал я полицейскому следователю Ниссану, когда, буквально за час до начала субботы добрался, наконец, до Русского подворья и вошел в его кабинет, больше похожий на большой спичечный коробок, — если вы не возражаете, я хотел бы успеть поговорить с задержанным, а потом, если у вас будет время и, главное, желание, — с вами. Если, конечно, у вас нет идиосинкразии к нарушению субботы.

Иногда отменная вежливость обезоруживает собеседника больше, чем любые логические доводы, мне ли этого не знать — после двадцати лет общения с далеко не лучшими представителями рода человеческого? Господин Ниссан наверняка уже мысленно был дома, но, тем не менее, помрачнев лицом, заявил с относительно любезной улыбкой, что, он не против, только очень недолго…

— Конечно и естественно! — воскликнул я. В общем-то, я мог и не спрашивать разрешения следователя на посещение задержанного — как адвокат, я имел полное право участвовать в процессе с первых следственных действий. Правда, была тонкость, которую Ниссан, конечно, мог использовать против меня — формально я еще не был защитником Пеледа и явился в следственный изолятор как частное лицо.

До воскресенья Рони поместили в одиночную камеру — окно во двор, в сторону гаража, постоянный рев машин и громкие разговоры водителей. Покоя ни днем, ни ночью, тоже элемент психологической обработки. В комнату для свиданий Пелед вошел так, будто перед дверью ожидал увидеть палача с секирой или оголенным проводом. Похоже, что, увидев меня за столиком, Рони не очень-то вдохновился. Во всяком случае, выражение испуга на его лице не сменилось на выражение радости. Полицейский закрыл дверь и повернул ключ снаружи.

— Садись, — сказал я, и Пелед послушно сел — как резиновая кукла. Если бы я сказал «покрутись вокруг оси», он бы так и сделал, не спрашивая, для чего мне это надо. Вот только рта не раскрывал.

— Если не возражаешь, я возьмусь за твою защиту, — сказал я. — Об условиях поговорим после, мы знаем друг друга не первый год, и ты не в таких обстоятельствах, чтобы спорить сейчас о лишнем шекеле. Я пока не знаком со свидетельскими показаниями, хотел прежде всего услышать тебя. Всю правду. От меня-то тебе скрывать нечего.

Я говорил медленно и, надеюсь, внушительно. Мы действительно были знакомы с Пеледом не первый год — пятнадцатый, если быть точным. Когда-то были дружны наши отцы, оба были ранены в один день в бою за Иерусалим, неподалеку от знаменитой Артиллерийской горки. Рони был моложе меня на двенадцать лет — поздний ребенок, и, в отличие от родителей, особенно нежных чувств ко мне не питал. Впрочем, я к нему — тоже, мы были людьми разных характеров и разных взглядов на жизнь. По-моему, причиной нашей глубинной неприязни друг к другу, никогда, правда, не выражавшейся открыто, было то обстоятельство, что я, в отличие от Рони, правильно выбрал свою профессию — в точном соответствии с призванием. И именно по этой причине (хотя Рони считал иначе) добился успеха. Я хотел быть адвокатом, я всегда знал, что буду адвокатом, и я стал адвокатом — причем, далеко не из худших. А Рони всегда мечтал изучать еврейскую литературу, не ТАНАХ, не религиозные источники, он был человеком сугубо светским, но художественную литературу диаспоры — Сфорима, например, или Шолом-Алейхема, чтение которых у меня лично не вызывало никаких эмоций, даже элементарной скуки. Родители, однако, убедили сына (а по-моему, так просто задавили его авторитетом) в том, что на жизнь этим не заработаешь, и Рони закончил университет по какой-то сугубо технической специальности, которую на самом деле не любил, если говорить мягко и не вдаваться в детали. В «Хайтеке» он работал шестой год и потому мы виделись с Рони чаще, чем нам обоим того хотелось. Во всяком случае, он знал обо мне очень много, я о нем — не меньше, а это не всегда улучшает отношения. Из чего, конечно, не следовало, что я мог оставить Рони Пеледа наедине с полицейским расследованием — парень он был своеобразный, мог сказать все, что угодно, даже