Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

В мечтах он представлялся себе процветающим, уверенным, властным, в хорошо сшитом темно-сером костюме, на лацкане которого поблескивает… В общем, талантливым и признанным, удачливым и отмеченным…

Вот какой смысл вкладывал Митя в понятие «успех», вот чего он ждал от своего проекта. Именно в этом заключалась его жизненная цель, его «глобальная идея».

…Булыжному ничего не нужно? Как бы не так! Митю почему-то больно задели слова жены.

«КЛИЕНТЫ» ГРАБИТЕЛЯ-ДЖЕНТЛЬМЕНА

— Вы разрешите?

Хорошо одетая женщина с южным загаром на красивом лице посторонилась, пропуская Коноплева в свою квартиру. Она не выглядела несчастной, эта потерпевшая, хотя совсем недавно грабители унесли из ее квартиры ценностей на 14 тысяч рублей.

Коноплев представился, показав удостоверение. Монастырская кокетливо взглянула на него блестящими, тщательно подведенными глазами:

— Вот никогда бы не подумала, что вы из угрозыска!

— А что, я больше похож на грабителя?

— Нет, что вы, что вы! — рассмеявшись, она откинула назад голову, на красивой белой шее запульсировала голубая жилка. — Проходите… Я в квартире одна. Мама в больнице. У нее инфаркт. Результат этой истории.

И о мамином инфаркте Монастырская говорила как-то несерьезно, даже весело, усмехаясь и покачивая бедрами, туго обтянутыми блестящей тканью модного костюма — синего в полосочку.

— Чашечку кофе?

— Не откажусь.

Вздыбив рукой смятые шапкой волосы, Коноплев прошел из передней в уютную залу и по приглашению хозяйки опустился в кресло. Осмотрелся.

— Я бы сказал, что грабители отнеслись к вам по-божески.

— По-божески! — в первый раз Монастырская вышла из равновесия, глаза сузились, из ярко накрашенных, красиво очерченных губ вырвался поток грубой брани: — Подлецы! Негодяи! Поднять руку на меня! Поймайте их! Я отдам государству все эти 14 тысяч, только бы этих негодяев подольше держали за решеткой!

Она говорила об «этих негодяях», как будто знала их в лицо. А может быть, так оно и было?

— Не нервничайте. Это повредит вашей внешности, — Коноплев счел за благо перевести разговор на другую тему.

Она тотчас же успокоилась. Тряхнула копной рыжих волос, повела круглыми плечами, рассмеялась:

— А что, я выгляжу моложе своих сорока?

— А вам сорок? — притворно изумился Коноплев. Сегодня утром он тщательно изучил дело об ограблении Монастырской и отлично помнил ее анкетные данные. Монастырской в январе исполнилось сорок пять. Но выглядела она отлично.

— Я не скрываю, подобно другим женщинам, своих лет. Зачем? Бони меня и так не разлюбит. Верно, Бони?

Японский шпиц преданно ткнулся пушистой мордой в ее руку.

— Но этот красавец шпиц, кажется, не единственный ваш друг?

Монастырская резко выпрямилась, синий жакет обрисовал высокую грудь. Большие серые глаза светились искренностью.

— Да, у меня есть друг, иностранец… Он трубач в оркестре. Каждый год приезжает к нам в страну на два месяца. Все это время я возле него, живу у него в гостинице. Вместе завтракаем, обедаем, ужинаем. Ведь любить — это не запрещено?

«Любить не запрещено. Запрещено заниматься спекуляцией. Тем более в международном масштабе», — мысленно ответил ей Коноплев. Вслух же сказал:

— А злые языки приписывают вам еще кое-кого… Спортсмены, артисты, торговцы…

— Да, злые языки страшнее пистолета, — вздохнула Монастырская. И отвела взгляд. — Кажется, так сказал поэт?

— Ну, пистолет все-таки страшнее, — улыбнулся Николай Иванович. — Кстати, вашей матери угрожали оружием? Горячим или холодным?

Монастырская покачала головой:

— Нет. Вошли двое. На лице — чулок. Набросились на бедную старуху, заткнули рот, припугнули. Она стояла ни жива ни мертва. Теперь очень переживает, что не закричала, не позвала на помощь. Говорит: «Из-за моей трусости все потеряли». Я ее успокаиваю: «Слава богу, мама, что вы не подали голос!»

— Вы считаете, что могли убить? — поинтересовался Коноплев.

— Да нет, что вы! Это же не те люди. Шкоды и трусы! Была бы я дома, я бы им показала!

Коноплев подумал: «А ведь она неплохо знает этих подонков. И неудивительно: одного поля ягоды».

— Много унесли?

Монастырская стала спокойно перечислять, загибая пальцы с длинными яркими ногтями:

— Эти подлецы сняли со стен пару картин. Кто художники? Честно говоря, не помню. Оценку картин в спешке занизила, назвала не ту сумму… А они стоят в несколько раз больше. Из вещей самая дорогая — норковая шуба. Потом еще шуба из искусственного меха, кольца, серьги, браслеты. В общем, кошмар и ужас!

Однако ее красивое лицо не выражало не то что ужаса, даже простого сожаления об утерянных вещах. «Видно, легко достались», — подумал Николай Иванович.

Коноплев встал, прошелся вдоль стен, увешанных картинами в золотых рамах, полюбовался изделиями из бронзы, выставленными на низком серванте.

— Хотя вас и почистили основательно, однако многие уникальные вещи уцелели. Если не секрет, откуда это все у вас? Вы ведь, кажется, долгие годы нигде не работаете.

Монастырская ответила вопросом:

— Как вы думаете, если бы я работала учительницей в школе, имела бы я тогда все это?

— Вряд ли.

— Вот именно. — Она облизнула пересохшие губы розовым язычком, В голосе чувствовалось напряжение. — Когда я вышла замуж, мне не было и восемнадцати… А муж был в годах. Он дал мне полную свободу действий. Что хочешь, то я делай…

— Благородный человек, — вставил Николай Иванович. — Кем он был?

— Директором комиссионного магазина. Он сильно меня любил. Если я до сих пор сохранила свою привлекательность, душевную молодость, запас сил, то этим я прежде всего обязана ему. Он потакал всем моим капризам. Если мне хотелось сегодня же вылететь на Черноморское побережье, то через несколько часов я была уже там. И не скрою, иногда попадала в объятия другого…

Она явно уходила в сторону от темы, но Коноплев решил не одергивать ее.

— Замужем вы были недолго.

— Да… Получилось так, что однажды муж застал меня врасплох. Развод. Мы с мамой уехали из Риги. Поселились в Москве.

— Но не будете же вы утверждать, что все эти богатства оставлены вам мужем в благодарность за подаренное ему яркое, но мимолетное счастье?

Монастырская с обидой посмотрела на Коноплева. Мол, я вам душу открыла, а вы не верите! Ответила вяло:

— В Одессе умер дедушка. Оставил наследство.

— Да, шесть тысяч рублей, — подтвердил Николай Иванович.

Монастырская округлила глаза:

— Так вы знаете?

— Как видите… Но не убеждайте меня, что все это — дедушкино наследство.

— У меня очень добрый папа. Когда денег нет, я лечу к нему в Ригу, покручусь возле папы пять — десять минут, и он подбрасывает мне рубликов пятьсот.

— Мне бы такого папу! — вздохнул Коноплев. — Но если я не ошибаюсь, в последний раз вы навещали его лет пять назад… Видимо, он переводил вам деньги по телеграфу?

— И это было…

— Корешки квитанций у вас, должно