Читать книгу - "Нерасказанное - Ritter Ka"

(в сани Сильвестр).

(*Заведующий церковным образованием Киевской и Полтавской губерний)

Семка на краю скамейки. В печке потрескивало, дым тянул черносливом. Соскучился. В семинарии нечасто пускают домой.

— Ну как же нам быть, — сказал дядя Устим. Сидел напротив. Устал, ехал из Киева. Привез праники.

Семка молчал. Дядя прибыл его обмануть.

– Вбей себе в голову, – сказал тот немного тише, – это не игрушка. Вся семинария ждет. Как получится – пайка будет лучше. Ты же сам говорил: кормят, как цыплят. Худы все, как тряски.

Семка вздохнул. Тамошняя каша была прозрачна. Panem et aquam… На хлебе и воде долго не вытащишь.

– Почему я? – прошептал он.

- Иди взгляни в зеркало. Сам увидишь. И голос еще подходящий.

– Но я же…

— Ты же говорил, что хочешь стоять над всеми, — сказал дядя спокойно. – Давай. Джульетта – главная роль. Твоя. Возвышишься среди всех. На спасение души свое.

Семен куда-то девался на мгновение. Дядя взглянул в сторону, туда, где шуршала иглой Оля, племянница, мать Семена. Она что-то латала, нервно, не поднимая глаз.

– Оля, – тихо сказал он, – Мы с тобой оба знаем. Это дитя не такое, как остальные твои. Ему Бог дал за двоих.

Оля кивнула. Все видела.

Малыш вернулся.

– Ромео уже нашли, – добавил дядя. – Ректор ваш говорил. Но без тебя ничего не выйдет. Ты сможешь.

Семка поднял глаза. В комнате стало тихо-тихо.

— Они будут смеяться.

– Нет. Убоятся. Отсчитают каждого посмеющегося. Я устрою им наказание небесное.

Семка проглотил. Слова затекали в вены.

— Ну… а костюм…

— В венчальном платье будешь играть, — сказал дядя. – Уже есть. С кружевом. Ушили. Затянешь корсет потуже. Парик есть. По-настоящему.

Семка кивнул. Однажды. Очень медленно.

Резко поднялся и вышел. В сенях было темно. Треснул рукой по стене. Выступила кровь. Еще раз. И еще.

Завтра первая репетиция.

******

Семинария. Актовый зал.

Первая репетиция

Семчик в центре, как обычно. Кирик, но главный. Левица завязана. В правой книге. Он знает текст. Для прочего.

- Начинай, малька. — хмыкнул Петро, ​​поправляя капюшон на плаще, перелицованном из подрясника.

Семчик вернулся. Ромео недоделан.

– Еще слово – сам будешь девкой.

Вдохнул. В горле что-то случилось.

— «Мой нежный… мой…»

Все ребята постарше. Семен самый маленький. Первичек. Не смеются. Как будто кто-то роты зашивал.

На мгновение задержался и пошел по тексту четко, другим голосом, другой тональности:

– «Мой нежный Ромео. О, если бы ты ни был Монтекки! Или, если бы ты не был им, будь кем-нибудь другим!»

Звучало. Семчик смог. Голос изнутри. Как будто говорил кто-то другой.

Ромео не петрался в актерстве.

— Выварка без ручек! — кричал дядя из темноты зала. - Еще раз. Петр. Где страсть, глупая макитра?

(Дети целовали книги вместо друг друга.)

Платье висело где-то на гвоздике в гримерке. Он сразу сказал: «На репетициях нет». Услышали все. Как он уйдет, все посыплется.

Репетировали в юбках и рубашке. Парик в ящике. Петр целовал книгу. Вместо Семчика.

– Петр. Глупый теленок! – голос дяди сбивался на крик. – Ты болен или неспособен? Люби ее. Тряс! Или мне показать? Ты въ послушание или нет?

Спектакль умирал.

Любовью не пахло.

Семен стоял у стены.

Не умел целоваться. Еще никогда.

Джульетта не могла быть первой.

Но стало.

Семчик закрыл глаза.

Увидел маму. Как она стоит над ним, больным ночью. Гладить волосы. Шепчет: «Мой ангелик…»

Первый шаг. Вместо книги. Потянулся к Петру. Получилось. Поцелуй. В губы. Петр подыграл. Оделало безрукое.

– «Но если ты поклянешься быть моим любимым, я перестану быть Капулетти…»

Голос треснул, но выровнялся.

Все молчали.

Как стоять над бездной. И не падать.

Дядя был доволен.

******

День выступления. Гримерка. Семчик.

Все чесалось. Хотелось вырваться. Из пудры, из чулок, из себя.

Белое платье. В церковь. Тяжелое кружево. Жемчуг по корсажу и рукавам. Талия затянута. Чертов хвост волочится. Сироты спиной. Снизу юбки. Башмачок его размера нет. Только чулки.

- Еще немного, - прошептал Петро, ​​углубив пальцы в грим - Терпи. Ты герой.

– Меня тошнит.

Не ел со вчера. Только вода. Если бы жевал – выблевал бы все.

Петр что-то говорил — о ректорской ложе и гостях. Но Семен не слышал. Только ощущение: шершавая ткань, душное ожерелье, вязкая пудра, длинный парик кудрями, зудит и давит. Кожа исчезает от грима и помады.

Рассмотрел себя в зеркале. Там что-то другое. Не он.

Надо. Значит, сделает. Все. Точка. Сыграет. А потом сбросить. Содрать. Смыть. Забыть.

******

Свечи на стенах. Зал как черная яма. Идти скользко.

- Семчик. Твой выход.

Ступает. Платье цепляется. В чулках дрожит. Уже началось.

---

Реплики. Сам не слышит. Ректор с кем-нибудь в полутемной ложе. Чуть-чуть подается вперед. Ребята уставились. Все молчат. Главное – не сорваться.

Стена. С поцелуями.

Уже было. Ничего ужасного.

Семчик играет:

> — Я уже целую... А если еще не поцеловала, теперь поцелую...

Что-то не то.

Петр стоит, как баняк.

Он не может.

Джульетта в платье.

В панталонах и рубашке мог.

Теперь нет.

Глаза в пол. Бурмочет:

- Незачем…

Это ведь не по Шекспиру.

Как поступить?

Тишина, как в гробу.

Семчик, ты сам.

И тогда выныривает из темноты, не Джульетта — огонь и страсть:

> Спускай занавес темный, ночь любви,

чтобы глаз не сморг, как Ромео,

невиданный, пришел в эти объятия.

> Любовники таинства любовные совершают

при свете своей красоты. Когда же

любовь слепа – ей подходит ночь.

Ректор затаил дыхание.

Петр белеет.

Не Ромео. Не выдерживает.

Оборвался. Слобок.

А Семчик ведет – уже не роль, а себя.

Глаза сменились синими на серые.

> — Я целую теперь… в последний раз…

Шум в голове. Голод. Едва стоит вместе со всеми. На бис. Улыбается. Как следует.

Все верно. Выстоял. Спас. Будет лучшая еда.

Только падает занавес, из этого ада. В чулках, в платье, в парике, с помадой. Не видел ни отцов, ни ребят.

******

Гримерка. Наконец-то. Рвет дверь.

Вдруг.

Замирает.

Дядя Устим, сидит. Дым.

Встряхивает пепел.

Спокойно. Смотрит.

Семка дышит, как загнанный. Дядя встает, держит его за плечо и говорит:

– Не переодевайся.

Больше ничего.

> ПРИМЕЧАНИЕ. С. Петлюра действительно играл женские роли в театре во время учебы. Шекспира в том числе ставили.

## #23. Демони

I. ХРОНИКА ЗАКОЛОТА

Бунт в Киеве начался 29 января 1918 года. Когда в Крутах погибали дети.

Москва постаралась. План, главари и завезенное быдло – оттуда. И местных предателей хватало.

Цель как три копейки: перед входом Муравьева вонзить нож в спину. Все больше крови — лучше.

“Центральная Рада убивает простых рабочих! Враг в Киеве, а не из Москвы!”

По Киеву было несколько гнезд. Шулявка. Разделение. Демеевка. Всеволод Петров зачистил. Утирки ликвидированы.

Оставался "Арсенал".

Язва с навозом.

Московские рабочие, склад оружия, "простые рабочие", почему-то стреляющие, как снайперы.

Власть об этом знала. Начали чистить.

Не успели. Свои изменили. Перешли к врагу и передали оружие. Шевченковский полк против государства.

1 февраля прибыл Петлюра с гайдамаками и стрелками Коновальца, добавил Болбочан со своими. Развязка надвигалась.

******

Симон в те дни жил в госпитале.

Когда имел время, резал бинты,

таскал раненых на холму.

Делал уколы, умел еще с западного фронта. Как надо – исповедовал.