Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

— А он?

— Шакин? Прикрикнул на меня, пригрозил, что убьет. Сказал: посидишь десять минут на кухне, ничего с тобой не случится.

— Вы выполнили поручение Шакина? Сообщили Мите Лукошко, что его отец убит? И присутствовали при его визите в Казачий переулок?

Иткин кивнул:

— Я позвонил в больницу, где в то время находился Митя, подозвал его и сказал: «Все кончено!» Он воскликнул: «А где доказательства?» Я ответил, как наказывал мне Шакин: «Поезжайте в Казачий переулок, в строение 13, и сами во всем убедитесь. Вас там ждут. Не забудьте захватить деньги». Он ответил: «Всей суммы при мне нет. Я же в больнице». — «Берите то, что есть. Остальные потом отдадите».

…Ознакомившись с этим местом в показаниях Иткина, Коноплев воскликнул:

— Так, значит, алиби у Лукошко-младшего липовое! Вы разве не проверяли, капитан?

Сомов побагровел:

— Проверял… Даже получил от заведующего отделением письменное подтверждение того факта, что 28 марта Дмитрий Лукошко из больницы не отлучался.

— Покажите!

Сомов порылся в бумагах:

— Вот…

— Придется мне самому съездить в больницу.

Прибыв на место, Коноплев первым делом проверил списки, согласно которым больным отпускались лекарства. И обнаружил: напротив фамилии Лукошко 28 и 29 марта стояли прочерки.

После этого со списком в руках отправился к заведующему отделением. Тот запирался недолго. Пояснил: 28 марта Митя Лукошко попросил отпустить его на денек-другой из больницы, сославшись на семейные неприятности. Попросил, чтобы это осталось между ними. Заведующий отделением согласился. «Он ведь мой друг со школьных лет», — объяснил он Коноплеву. «Дружба дружбой, а служба службой, — строго ответил ему подполковник. — Вы совершили сразу два серьезных нарушения: во-первых, нарушили больничный режим, что, как мне известно, запрещено… А во-вторых, ввели в заблуждение следственные органы. У вас будут неприятности, обещаю вам это».

И вот Мите Лукошко предъявляются: заключение графологической экспертизы, установившей, что бланк телеграммы с обозначением предполагаемого дня убийства был заполнен его рукой, признания Шакина и показания Иткина… Заявление заведующего отделением больницы о Митиной отлучке 28 и 29 марта, свидетельство официанта, опознавшего в Лукошко и Шакине тех двух посетителей, которые на другой день после убийства «сильно угощались» коньяком в ресторане аэропорта Домодедово. Официант видел, как Лукошко передавал Шакину большую пачку денег. Он же расплачивался за выпивку.

Короче говоря, у Лукошко не остается ни одной лазейки, чтобы скрыться, увильнуть от ответственности. И все-таки он пытается свалить свою вину на других.

— Я не убивал! И не хотел этого! Попугать — да. Что они наделали? Нужно было вырвать у него согласие немедленно передать мне коллекцию. И все. А они… Изверги! Зачем они это сделали? Пусть их накажут, пусть сгноят в тюрьме. А я тут ни при чем! — истерично восклицал он. — Я хотел лишь одного: чтобы коллекция осталась дома. А он хотел ее отдать. Мне назло, поверьте, он был очень плохим человеком.

— Да, мы знаем: вы с младенческих лет ненавидели отца, — проговорил Коноплев. — Он был занят коллекцией, а на вас не обращал внимания. Часто наказывал. Отомстить отцу не хватало силенок. В бессильной злобе вы писали угрожающие записки и рассовывали их по шкатулкам и вазам. Это были ваши послания к отцу, не доходившие до адресата. Одну из них я обнаружил в горловине вазы при осмотре коллекции. Клочок бумаги со считалкой, написанной детским почерком: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…» Сейчас это звучит зловеще, не правда ли? Вы страшны, как только может быть страшен мещанин, когда ему кажется, что покусились на его собственность. Он готов защищать ее ценой жизни. Но не своей, конечно! Ваше жалкое существование вам дороже всего на свете. А вот жизнь других людей для вас ломаного гроша не стоит!

У Мити расширились зрачки, он прикрыл глаза синеватыми веками.

— Как все это ужасно! — прошептал он. И начал говорить…

…Ему позвонил в больницу Кеша и сказал: «Все кончено». У Мити сел голос, он долго не мог выговорить вертевшиеся на языке слова: «Что с ними?» — «Приезжайте и посмотрите». Кеша бросил трубку.

Сколько раз за эти последние дни Митя просыпался среди ночи в холодном поту и спрашивал себя: зачем он это сделал? Зачем тогда как оглашенный помчался из больницы в Казачий переулок? Ему не терпелось увидеть это собственными глазами. Хотел убедиться: теперь коллекция принадлежит ему. Ему одному. Вбежал в строение № 13. Шакин стоял в передней, курил. Свет из кухонного оконца освещал нижнюю часть туловища, лицо было в темноте. Только вспыхивала, гасла кроваво-красная точка сигареты.

— Где?

— Там…

Шакин толкнул дверь ногой. Несмазанные петли заскрипели. Дверь медленно раскрылась. Митя сделал шаг вперед, его била дрожь. Заглянул в комнату. Посередине лежали два больших свертка, накрытые плащами. Он узнал плащи отца и Ольги Сергеевны.

Он хотел было крикнуть, но из его горла вырвался шепот:

— Это же убийство!

За спиной Шакин мрачно спросил:

— А вы чего хотели?

— Я… Нет… Нет… я хотел другого.

— Перестаньте валять дурака. Раскошеливайтесь.

Митя растерянно проговорил:

— Но у меня с собой всей суммы нет. Я — из больницы. Вот возьмите. А остальное потом… Это так ужасно. Я хочу уйти.

— Деньги должны быть у меня не позже чем завтра! Поняли? Привезете их к двум часам дня в аэропорт Домодедово. Я буду в ресторане. Вместе и пообедаем.

— Можно, я пойду? — голос Мити зазвучал просительно.

Шакин пожал плечами. Презрительно бросил:

— Ступайте. И запомните: ровно в два!

Митя, пошатываясь, вышел из комнаты. И сквозь полуотворенную дверь увидел в кухне тщедушную фигуру Кеши Иткина. Тот шмыгнул носом и отвернулся. «Все ясно. Шакин специально для меня свидетеля приготовил… Чтоб я с крючка не сорвался», — вяло подумал Митя и поспешил выбраться из мрачного помещения на улицу.

На другой день послушно отправился в аэропорт Домодедово и там, в ресторане, передал Шакину три тысячи рублей. После чего вернулся в больницу и занял свое место на кровати у окна.

Этим дело не кончилось. Угрожая Мите разоблачением, Шакин и его дружки настойчиво требовали денег. Пришлось ему выписаться из больницы и тайком, словно вору, по черной лестнице через балкон проникнуть в опечатанную отцовскую квартиру, вынести оттуда скрипку Вильома, которую продал Зайцу. Заодно прихватил и табакерку с изображением Наполеона. Ему хотелось иметь ее при себе: улика против отца, доказательство его грехопадения. Ему казалось: то, что отец был плохим человеком, как бы снимает с него, с Мити, часть вины за содеянное. Позже, когда печати сняли и Митя переселился в отцовскую квартиру, стало полегче. Однажды какой-то тип забрался в квартиру. Лукошко застал незадачливого вора на