Читать книгу - "Zа право жить - Коллектив авторов"

Машина остановилась, я с некоторым волнением заглянул в кабину через стекло пассажирской двери.

Случалось, и часто, что Ратник сопровождал, как у нас говорили, за «ленточку», в последний путь тех, кого не удалось идентифицировать, и чьи родственники с невидящими, глядящими в пустоту глазами будут ждать ответа возле неприметного здания центра генетической экспертизы.

Однажды мне пришлось видеть, как отработавшая лет тридцать в неотложной травматологии медсестра из Подмосковья даже не захлебывалась, а кашляя от плача, узнала, что уместившиеся в один пакет фрагменты тела – это все, что осталось от ее сына-спортсмена, уехавшего сюда добровольцем. У меня речитативом крутились в голове слова, которые как заведенная она повторяла: «Хотя бы напоследок лицо его увидеть». Ратник сталкивался с таким постоянно – и находил силы жить сам и возвращать желание к жизни у других.

В этот раз Ратник однозначно был в хорошем настроении, на его широком, круглом лице играла довольная улыбка. Оказалось, что в салоне он везет что-то настолько интересное, что противнику нашему сразу же станет грустно.

Вдаваться в детали государственной тайны мне не хотелось. Из термоса с узким горлышком в прилагающуюся к нему чашку я налил свежего ростовского кофе и мечтательно подставил лицо рвущемуся в кабину ветру: еще какой-нибудь час-полтора – и я дома.

– Мы по дороге кое-куда заедем, одну девушку проведать. – Теперь уже Ратник мечтательно улыбнулся.

Я согласно кивнул, от него же я знал, что где-то неподалеку развернут узел закрытой связи, на котором в выездном режиме дежурит его дочь.

Она уже совсем выросла и как-то незаметно, но совершенно отчетливо похорошела, наполнившись особенной красотой, которая свойственна девушкам южных русских степей.

Эта красота, неброская и оттого невидная издали, при близком взгляде манит в любые дали деревенских поэтов, заставляя отказаться от милого их сердцу алкоголизма, и эта же красота ведет в путь сквозь степь простого паренька с какого-нибудь рудника или шахты, чтобы стать для нее героем.

Погруженный в свои мысли, я вполуха слушал Ратника и согласно кивал. Внезапно он перестал говорить и стал вопросительно смотреть на меня. Сделав виноватое лицо, я честно признался, что прослушал. Он привык уже к этой моей особенности и терпеливо повторил, что на узел связи в командировку приехали молодые офицеры-связисты из академии, которая расположена в Петербурге, и он думает, что Саша, его дочь, может влюбиться и уехать туда, а ей еще рано, вот получит высшее образование, тогда и влюбляться можно.

Мне неожиданно стало легко, как не раз бывало рядом с этим светлым человеком, и я стал смеяться, но неожиданно мысль о сегодняшнем предложении, сделав в голове круг, вернулась и оборвала смех.

– Скажите, Владимир Иванович, а вам никогда не хотелось перевестись в большой город? Забрать семью, всех своих женщин – маму, жену, дочерей и уехать туда, где метро, где вода круглые сутки, где ночью по городу ходить можно?

– Знаете, – Ратник посмотрел на меня так серьезно, что я понял – задел такую струну в нем, по сравнению с которой любая тайна, даже государственная, казалась чем-то совсем скучным и неважным, и продолжил: – там, на той стороне, куда мы обязательно придем, – я согласно кивнул, – у нас остался дом, мы с отцом его своими руками построили, я в него жену привел, когда Саша родилась, я детскую своими руками сделал. Его сейчас нет, точнее, фундамент остался, все остальное, что после прилетов уцелело, соседи растащили. Так вот, я этот дом обязательно отстрою и буду жить именно там, не нужны мне нигде дома, квартиры и даже эти, как их, пентхаусы, – добавил он многозначительно. – Это ведь свое, родное, пусть неказистое, но я там каждый уголок знаю, да и из дома вышел – и вот оно, поле, а за ним сады яблоневые да персиковые, а дальше река, я там еще с детства каждую корягу помню, знаете, как тяжело без этого? Тут, конечно, тоже хорошо, но дома ведь лучше.

Глядя на сменяющие степь огороды, раскинувшиеся тянущимися к небу кустами огурцов, и на вереницы укрытых густой завязью абрикосовых деревьев, я пытался понять, как удается ему сохранять эту веру в будущее, эту готовность идти до конца, заражать своей надеждой других, наполнять пространство вокруг себя почти ощутимым, похожим на прохладную тишину июньской ночи чувством тихой и простой радости от жизни, для понимания смысла которой вовсе не нужны никакие логические построения и ученые мудрствования, а хватает таких вот незамысловатых воспоминаний.

Еще через пару поворотов мы остановились возле старой школы. Дальше ехать нельзя, дальше он пойдет сам, а я посторожу машину. На всякий случай достал из кобуры и проверил пистолет, пусть лучше обойдется, но готовым быть нужно.

V

Старая школа, рядом с которой мы остановились, похоже, вступала во вторую молодость. Пережившая не одно поколение сорванцов, покрытая, словно первобытная пещера, памятными надписями, наиболее ранняя, которую я разглядел, была датирована тысяча девятьсот шестьдесят четвертым годом, она подставила стены и внутренности наконец-то наступившему ремонту. Даже раскидистая яблоня, уютно расположившаяся в углу, была заботливо подрезана и подвязана. Примостив к стволу рюкзак, я прижался к нему спиной, рассматривая дорогу, по которой мы сюда приехали, и удерживая в поле зрения выглядывающий из-за угла здания автомобиль Ратника.

Опыт всегда приходит с пережитым. Мне казалось, что я контролирую все возможные направления, совсем забыв, что в наше время беда обычно приходит не спереди или сбоку, а сверху.

Я совсем было расслабился, глядя на беззаботно спешащие по дороге автомобили, когда мне на голову упала струя воды.

– Иди давай, а то в комендатуру позвоню, нажрался – так и спи себе в машине, еще солдат называешься, – откуда-то сверху донесся мужской голос, показавшийся мне знакомым.

Инстинктивно я выхватил пистолет из кобуры, мало ли какие мысли у того, кто пытается так познакомиться.

Сдвинув козырек кепки на затылок, я стал шарить глазами по открытым окнам верхнего этажа, но никого не увидел.

Успокоившись, я спрятал пистолет, вернул кепку в правильное положение и примирительно поднял руки.

– Ладно, покажись, ничего не сделаю, мы по делам приехали, я товарища жду и, кстати, совсем трезвый.

В оконном проеме появилось знакомое с детства, хоть и осунувшееся, лицо, смотрящее с удивлением.

– Димка? Карлсон? Ты? Ты служишь? – полился на меня поток вопросов.

– Да я