Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

если очень попросить и если ей самой хотелось, — так вот за оградой стояла женщина в черном плаще. И в черной шляпе. Короткие волосы тоже были черные, и туфли на чудовищной платформе.

— Вы, — спросил Томас, — привезли мне Лану?

— Ну а кого еще?

— Как вы вообще узнали, что мы связаны?

— Пф-ф, — фыркнула Анна и покачала головой, — да мне об этом ваш отец еще рассказывал.

— А он откуда…

Отцу Томас про Лану не писал ни слова все тринадцать лет, что провел в Центральном. Он вообще редко отвечал на его письма, и в основном не распространяясь: да, спасибо, да, все в порядке, ничего не нужно, нет, справляюсь, спасибо. Думал еще вырезать буквы из газет, но отказался от этой идеи — слишком по-детски. И вот теперь оказывается, что их с Ланой дружбу за его спиной обсуждали в Асне?

— Да ладно вам, — фыркнула Анна снова и снова пихнула его в плечо. Что это с ней? У нее и раньше были замашки развеселого рубахи-парня, но не настолько. — Ректор того университета, где вы учились, а она преподавала, а потом оба вы преподавали, и ваш отец — хорошие друзья.

Ах черт! Тревога за Щепку, радость и испуг при виде Ланы, воспоминание о статуях вмиг оказались перечеркнуты досадой. Отец, выходит, не выпустил его из-под опеки даже в Центральном. А он-то думал — вырвался. Он-то гордился.

Лана была так близко, что Томас мог просунуть руку меж прутьями ограды — и коснуться. Очень и очень странно видеть человека, которого больше встретить не надеялся.

— Ладно, мастер, я вас оставлю, — сказала Анна подчеркнуто беззаботным тоном. — С вас пастилки.

— Не уходите, — попросила Лана, — вы там тоже нужны.

— Зачем это?

— Город, — сказала Лана, — сильная натура. Вы его мэр, то есть вполне себе поддержка. Пастилой этой я вас завалю, когда все закончится. Томас, привет.

Может быть, это сон? Лана смотрела сквозь ограду так же насмешливо, как когда кто-то опаздывал на ее занятия. И эта женщина — мать Щепки. Бог ты мой.

— Вообще-то, — сказала Лана, — мы опаздываем.

И первая двинулась от парка к Центральной улице, потом по улице Забытых Снов, Неистовых Молитв и Многих Лет.

— Откуда ты знаешь, куда идти?

— Так, чувствую.

Чтобы не отстать, нужно было ускорить шаг. Это так же работало в Центральном — он никогда за ней не успевал.

— Ну что, — спросила Лана, — как дела?

На него она не смотрела, только прямо перед собой. Раньше это значило, что она сердита.

— Не знаю, — сказал Томас, — недавно статуи чуть не лишили меня должности.

— М-м-м, — промычала Лана, — а меня дочери лишают вот прямо сейчас, и что теперь?

— Кто лишает?

— Да вот и я думаю — кто бы это мог быть?

Она злилась все сильнее, но почему?

— Лана, послушайте, — сказал, — я не нарочно.

— Да ладно? — Она остановилась так внезапно, что Томас все-таки в нее врезался. Повернулась к нему: — Что «не нарочно»? Не нарочно не написал мне, когда выяснил, что моя дочь проводит дни в этом, не знаю, как назвать, интернате?

— Вы же сами сказали, что нам не стоит больше переписываться.

— Нам, Томасу и Лане, — да, не стоило. Мастеру города и матери девчонки можно было б и обменяться хоть парой писем.

— Откуда вы узнали?..

— Это Анна.

— Анна, а вы…

— Мне Йэри рассказал. Ну намекнул, как это у него: старая зазноба, новая ответственность, и бла-бла-бла, и то-се-пятое-десятое, мать и дитя. Я и подумала, что она скоро здесь понадобится, ну, мать, и рванула за ней. Кстати, на этом заседании почетном было что-нибудь интересное?

— Солянка разве что, — ответил Томас, прежде чем подумал, — и визит приютских юношей.

Вообще-то, если и дальше так пойдет, ему останется открывать рот и закрывать. Он и понятия не имел, что Лана помнит дочь и переживает, куда та пропала. Или она не помнила? Тьфу, черт.

— Лана, а вы?..

— Она мне снилась, — отрезала Лана, — я не была уверена. Обычные родители забывают всех, кто попадает в этот ваш…

— Приют на холме.

— Да хоть убежище в овраге.

Лана шутила, только когда нервничала. Она все ускоряла шаг и даже раз запнулась на своих платформах, а это с ней случалось раза два за все время, что Томас ее знал.

— Я бы принес цветы, — сказал он невпопад.

— И этими цветами я отхлестала бы того ублюдка, который угрожает моей девочке.

— Вы воспитывали ее не так уж мягко.

— Язык впереди разума, — сказала Лана, — что на моих семинарах, что сейчас. Я, знаешь, не пыталась ее жрать. Я хотела ее спасти, если угодно.

— Но от чего?

Лана замолчала, и на миг Томасу показалось, что она так и будет с ним молчать — до самого Приюта и потом. Отвоюет Щепку у кого бы то ни было, посадит ее в машину и уедет в Центральный, так на него и не взглянув. И все закончится.

— От темной силы, — дернула плечом, — я не знала, что это не сработает. Мы там все прокляты, все старые семьи, потому что использовали силу города ради своей пользы. А в итоге… А что у нас в итоге? Замучила ребенка из собственного страха. Молодец. Я думала, если увидят, что я ею не дорожу особенно, то и не тронут.

— Я взял ее к себе, — сказал зачем-то. — Мы читали с ней книжку. Она странная.

— Честное слово, я учил, — ухмыльнулась Лана. — Хватит оправдываться. Кто странный, книжка или девочка?

— Ребенок.

— Ребенок, ой, — сказала Лана, — а сам-то.

И двинулась дальше молча и не оглядываясь.

— Какая Щепка? — спросил Рысь. — Не надо меня бить, дамочка в черном. Я не издеваюсь, просто, правда, ну не было у нас вроде такой.

— «Вроде», — повторила женщина в черном, — самое важное слово в этой вашей речи.

Щепка, Щепка. Нет, вспоминалось вроде лицо, но откуда бы…

Они сидели в кухне вчетвером: Рысь, женщина в черном, мэр, о боже, города и мастер. Женщина в черном напоминала Роуз и Ксению одновременно, если смешать их, очень утомить и состарить лет так на двадцать. Кто она вообще? Сняла шляпу, когда они вошли на кухню, и огляделась в поиске крючка.

— Их нет у нас, — сказал Рысь. — А вы кто?

— Вкус у него был так себе, — сказала женщина.

— У кого?

— У вашего отца.

— Эй, ну не надо… В смысле, ну, если ребенок не удался, то родитель-то тут при чем?

— Нормально удался, — сказала женщина и положила шляпу на колени. — Но я хочу знать, где моя дочь.

Рысь подавился. Мэр зачем-то попыталась налить себе заварки и обнаружила в заварочнике плесень. Мастер смотрел на женщину в черном и на себя вообще не был похож. Доброе утро. Вот кто-кто, а никакие родители в Приют отродясь не захаживали. Просто потому что.

— Эм, вы из города? И ваша дочь сбежала к нам? Подружилась с кем-то из наших и сбежала?

И ладно, если просто подружилась. А если, например, ее кто-нибудь соблазнил? Господи боже! Что ему, пересчитывать входящих и выходящих каждый день и вечер? Ну да, он примечает новеньких, само собой, но что бы им помешало спрятаться в кладовке. Туда никто не ломится, когда заперто, все знают, для чего она нужна. Кладовки. Туалеты. Капюшон накинуть. Да мало ли куда здесь можно спрятать соблазненную мамочкину гордость.

— Из города, — отрезала женщина, — только не из этого.

Мэр отмывала чайник. Мастер пялился. Рысь ведь недавно за что-то на него ужасно злился, но вот за что? Ай как все размыто.

— Моя дочь не сбежала. Попала сюда, как и остальные. Ее прозвище Щепка. Где она?

Ну дожили!

— Не знаю я никакой Щепки, — сказал Рысь, — можете взять кого угодно, если этот человек согласится. Но Щепки тут нет.

— Как это нет, — фыркнула мэр, — когда даже я ее недавно видела.

— Она ушла из моего дома только сегодня утром, — подтвердил мастер, — вряд ли мы ошибаемся. Это у вас что-то не так.

Ну да, конечно. Как у него, так вечно все не так.

— Ну и что делать? — огрызнулся. — Я ее не помню. Я с удовольствием бы вам