Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

Роуз снился сон. А ему тоже все это приснилось? Нашарил под кроватью тапки, зашаркал к двери. Кому-то надо будить людей в зале, и этим кем-то будет он, до самого конца. А мог бы предпочесть желейную жизнь. Почему-то Рысь был уверен: открой он дверь в ту жизнь и начни день там — так бы там и остался. Жуть какая.

Роуз дернулась проводить, закашлялась.

— Лежи, — сказал, — отдохни, котенок. Придешь попозже. Спи еще. Давай.

Она даже не стала спорить, и вот это расстраивало сильней всего. Какой у них счет — на недели? На дни? Скоро останутся касания, кивки, а потом, наверное, они уснут от недостатка сил в объятиях друг друга. Что ж, медовый месяц.

В зале тоже никто особо не хотел вставать. Видели сладкие сны? Или переслащенные? Рысь застыл в дверном проеме — смотрел, как кто-то за ночь так и не расцепил рук, кто-то уснул, буквально уткнувшись носом в книжку, а одна девушка распущенные волосы во сне отбросила на лицо соседа. Сосед вдыхал носом, выдыхал почему-то через рот, русые волосы дрожали на бледных губах. Эти утренние зрелища.

«Подъем!» — хотел заорать Рысь, но сил не было. Надо звонок велосипедный завести. Или можно трубу, но на трубе он в такой форме тем более не сыграет.

Пришлось пробираться между спящими, повторяя:

— Подъем, подъем, подъем…

Кто-то, кажется Артур, открыл глаза первым, завозился, оперся о ковер, привстал.

— Подъем, — твердил Рысь монотонно, борясь с желанием то ли заржать, то ли расплакаться, — подъем, подъем, утро давно на дворе, птички запели!

— Ты сам себя еще не задолбал?

— Самого первого. Подъем, кому сказал!

— Какие птички осенью?

— Подъем, подъем!

Казалось бы, чем больше сил тратишь, тем меньше их остается. Но пока он бродил по залу, тормошил людей, сил, наоборот, словно прибавилось. Он уже не ползал, а ходил. Даже ступни согрелись, относительно.

«Может, Роуз это в виду имела — мы не мы?» Мир не двоился в голове. Ему больше не казалось, что огромный кусок себя он безвозвратно оставил в одном из снов. Люди спали в обнимку с рюкзаками, книгами, куртками, друг с другом, кто-то подергал его за штанину. Рысь фыркнул и вздернул шутника вверх, за руку, поставил на ноги. Может, про это Роуз говорила? Его место?..

Артур, задумчиво потирая щеку, направился в душ, и Рысь подумал и пошел за ним. Ладно, не в душ, на душ нет времени пока, но хоть умыться после утреннего морока.

Только на первом этаже его ждали гости: одного из них он помнил хорошо, другую — плохо, а третью вообще не знал.

— Тьфу ты, — сказала Анна, — так и знала, что опоздаю.

Томас открыл глаза. Там, наверху, пушились ветки сосен и колыхались юбка и плащ Анны. Под спиной чувствовалась садовая плитка и палая листва. Городской парк?

— Куда смогли, — сказала Анна и энергично отряхнула юбку, — туда и дотащили. Вставайте, мастер, у нас дел невпроворот.

«Каких дел?» Голова соображать наотрез отказывалась. Небо красивое, хотя и в тучах. Плитки то ли мокрые, то ли холодные, через футболку не понять. А почему он в футболке, а не в костюме?

— Боже, ну мастер, — фыркнула Анна и опустилась на колени рядом с ним, — ну вот не говорите мне сейчас, что у вас память отшибло. Ведь не отшибло, не успело? Вот и ладушки.

Последнее, что он успел запомнить, — ладони статуй на плечах. Холодные.

— Так я больше не мастер, — сказал и попытался сесть. Как же холодно. — Если я все правильно понял.

— Ничего не правильно. — Анна встала сама и протянула ему руку — мол, вставай. — Ты же до самого конца хотел помочь, м-м-м? Никого не отвергал.

— Как раз отвергал.

И почему он помнит все урывками? Угрюмые одинаковые статуи в обыкновенных шерстяных пальто. Или плащах. Будто одежда ожила, а сами статуи еще не вполне.

Вчерашний вечер, когда люди в прихожей от страха перед Щепкой принялись оскорблять его отца и он не выдержал, сказал им… Как же это было?

— Если б отвергли, девчонки бы ожили, — сказала Анна, — я имею в виду, до конца ожили, а не то, что эта стерва с ними сотворила. Ух, хорошо-то как, ругаться можно. Это вам вон нельзя, а я могу.

— Но ведь начали оживать.

— Ну вы кого-то там вчера прогнали, как я слышала. Но всерьез прогнать и психануть — разные вещи, согласитесь. Да ну, тьфу на них. Девчонок я разогнала, можно идти.

— Девчонок?

— Статуи. Я им говорю — помогите, мол, нести, а они как метнутся в парк, пришлось за ними… Там ваш дом как-то агрессивно вел себя. Дверями скрипел. Как будто сейчас как вывернется из земли да как накинется.

Томас уперся руками в ледяную плитку и наконец сел. Чувство было такое, как будто львиная его часть все еще где-то валялась без сознания. Каждую мысль он вталкивал в голову с усилием. Контуры предметов: пуговиц на плаще Анны, сосен, сухих листьев, беседки в отдалении — стали ярче.

— Где вы были? — спросил Томас, пока они шли к выходу.

Вокруг люди выгуливали собак, смотрели изумленно. Не здоровались.

— Они все молчат, потому что я?..

— Мастера же обычно не только видно, — сказала Анна, кивая всем за двоих.

Томас брел спотыкаясь. Анна улыбалась своей сверхжизнерадостной, кривой улыбкой, которой обычно отваживала не в меру рьяных посетителей. «Кивай и улыбайся, — учила она Томаса два года назад, — как дундук». И продемонстрировала. Кто такой дундук, Томас даже и спрашивать не стал.

— Мастера не только видно, его и ощущаешь, ну, знаешь, как взгляд. Обычно люди тебя чувствуют, а сейчас только видят, вот и весь сказ. Да еще и одет ты не как обычно.

— Почему только видят?

— Ну статуи все-таки тебя подпортили, — сказала Анна, выбирая на тропинке место посуше. «Я что, и парк запустил? Есть в этом городе вообще нормальные тропинки? Шаг вправо, шаг влево…» — Я говорю же — опоздала. Но я с важным делом.

Тут только Томас разглядел, что на Анне не простой плащ, а дорожный. С огромными карманами и пуговицами и шикарным широким ремнем. Анна запахнула плащ и пошла так горделиво, что Томас на ее фоне вовсе померк.

«Надо, наверное, расправить плечи. Надо вспомнить…»

Анна пихнула его в плечо.

— Да не трать сейчас силы, чтоб сверкать-то! Должность, главное, не забрали, а остальное… — Анна махнула рукой. — Нам не в Приют сейчас надо, нет?

Точно, в Приют. Проклятая фрагментарная память, что это с ним?

— В Приют, за Щепкой. Щепка — это та…

— Да, да, я помню. «У вас нижнюю юбку видно».

— Вы тоже на нее обижены?

— Боже упаси.

— У них в Приюте сейчас происходит что-то странное.

— Да ладно вам. Правда? Вот новости так новости.

— Нет, правда странное, вот даже по приютским меркам — очень. Вы не знакомы с таким, хм, беловолосым господином? Или господами?

Анна мотнула головой:

— Неа, только читала.

— Что читали?

— Это внутренняя документация.

Снова все что-то знали, кроме него? Снова окажется, что это прописная истина, которую он, Томас, в детстве упустил?

— На самом деле там про них только легенды, — сжалилась Анна. — Зато какие! Возмездие, и смерть несут они, и хлад, и тьму.

— Про хлад и тьму я, знаете, вполне понял. А почему на них не действует слово мастера?

Анна вдруг посмотрела на него — сначала грустно, потом ухмыльнулась и послала очередному унылому владельцу пса воздушный поцелуй. И подмигнула — Томас так и не понял — владельцу, псу или ему самому. К ее туфлям прилипли мелкие сухие листья, но это ее почему-то не расстраивало.

— Знаете что, — сказала Анна не то торжественно, не то сердито, — знаете что. Вот я вам привезла ответ на многие вопросы — вот ее и дергайте.

«Какой ответ, кого ее?»

Они подошли к воротам. За кованой оградой — она в парке всегда была с выдумкой, меняла форму,