Читать книгу - "Латинист - Марк Принс"

реакции, но только не такой. Она прочитала: «С сожалением вынуждены сообщить…» — и начисто лишилась умственных и душевных сил отвечать на обвинения Бена, а обвинял он ее, по сути, в предательстве. В двуличии. Они решили обсудить это на следующий день за ужином. Тесса покаянно пообещала ужин приготовить, но задержалась из-за спора с Крисом и ничего не успела. Просто слишком много событий наслаивались друг на друга. Она знала, что ведет себя некрасиво. Вот только теперь все контуры сместились. Безусловно, поступок Криса изменил относительный вес ее некорректного поведения. Теперь она жертва, и ей нужен Бен.

Едва перебравшись из ванной в гостиную — одета, но уши пока не просохли, — Тесса ему позвонила. Слушая гудки, она представляла себе Бена: готовится забраться в койку, на подушке лежит в раскрытом виде дешевый шпионский романчик, слышно только жужжание электрической зубной щетки, да еще гудит обогреватель-кондиционер, а с камбуза иногда долетают взрывы хохота. Волосы у Бена спутались, взгляд усталый — тот самый, который так нежно ее обволакивал, прежде чем веки опускались и он погружался в сон.

— Алло, — спокойно ответил Бен.

— Бен, — сказала она, радуясь возможности выговорить его имя.

— Я так понимаю, правило не звонить мы отменили.

— У меня чрезвычайная ситуация.

— Ну и что за ситуация?

Тесса не хотела, чтобы Бен подумал, будто она звонит из-за Криса.

— Ты мне не отписался, когда приехал в Абердин.

— А ты ждала, что отпишусь?

Не ждала. Пауза.

— А ты сейчас где?

Ответил он не сразу. На заднем плане кто-то орал во всю глотку, с густым шотландским акцентом; она много слышала про коллег Бена, но никогда их не видела — Оксфорд-то далеко.

— Часах в десяти ходу от побережья.

— И чем занимаешься?

— Слушай, Тесса, ну нет у меня сил.

— Прости, я просто…

— Что? — спросил он.

Тесса почувствовала, как в недрах желудка что-то ворочается. Она сознавала, что теряет Бена, и от этого было даже тяжелее — даже тяжелее было сообразить, что сделать, чтобы его не потерять.

— Ты уже решил — приедешь домой после вахты?

Голоса на заднем плане сделались громче.

— То, что ты молчишь, значит, что не думал или пока не знаешь?

— Тесса.

— Я просто хотела тебе сказать, что остаюсь в Вестфалинге.

Бен вздохнул.

— А еще — что Крис окончательно умом тронулся.

— Тесса, я тебя очень прошу, не говори со мной про Криса.

— Нет, это не то, что ты думаешь. Он меня так подставил…

— Тесса, прекрати! — выкрикнул он, напугав ее. Шотландский голос на заднем плане умолк. — Я не хочу об этом слышать, — продолжил Бен поспокойнее, но все еще кипятясь. — Я долго обо всем этом думал. Помнишь, ты сама сто раз мне твердила, что ученые по итогу всегда женятся на ученых, потому что остальные не понимают, чем они занимаются и почему наука так для них важна. — У Тессы упало сердце, потому что она осознала: Бен отрепетировал речь, а это очень многое меняло. — Я думал, мы исключение, потому что я тебя люблю, ничто другое не имеет значения и все такое.

— Но я люблю тебя…

— Нет, погоди. Дай договорить. Ты была права — я действительно не понимаю. Не понимаю, как так может быть, что наука важнее тех, кто тебя любит.

— Это неправда! — вскинулась Тесса.

— Да? Знаешь, меня добил вовсе не ужин. И не письмо. Но, увидев это письмо — из Калифорнийского университета, — я вдруг осознал: ты вообще не парилась из-за того, что не пошла на похороны моего отца. Ты не парилась, что меня это почти добило. — Он осекся.

Глазы Тессы были мокры от слез. Она и сейчас не понимала, что бы могла изменить. Стояла бы там? Обнимала его, плачущего?

— Я, разумеется, была неправа, — сказала она. — Я, разумеется, была тысячу раз неправа, и если бы хоть примерно представляла, как для тебя это важно, то никуда бы не поехала. — А тогда пропустить похороны казалось совершенно логичным. Она что, сбрендила? Совсем очерствела? — Я горевала, Бен, очень горевала. Думаешь, я не знаю, каково это — потерять отца? Если бы я могла частичкой души остаться с тобой, я бы осталась.

— Знаешь, я в это верил, именно из-за твоего горя. Что в Эдинбург ты поехала… Ну, не знаю, из-за неспособности пережить собственную утрату. Но я тебя переоценивал. Я в это верил, я себе это твердил. Типа, ну чего ты вечно плохо про нее думаешь? Почему держишь ее за отпетую карьеристку? Она же на самом деле человек, не оболочка от человека. Но нет, ты все делаешь только для себя. Ради себя и в Эдинбург поехала.

Это было лишь продолжением их старого спора. «Ты же мне сам сказал: делай все, что нужно», — напоминала она. «Всему есть предел», — возражал он. «Правда? И какой предел устанавливает фраза „делай все, что нужно“?»

— Бен, все не так.

— И я тогда… Это уже на самом деле моя проблема. Я тогда понял, что и за это тоже никогда не смогу тебя простить.

— Бен…

— Бывай, Тесса.

* * *

В Вестфалинг Тесса шла согнувшись под убийственной тяжестью слов Бена. Ей было жарко, потно и стыдно. Все вокруг смешалось, размылось, она утратила ориентиры. Город обморочно вращался. Она исходила яростью — яростью за то, что извинилась перед Беном миллион раз, а он бросил ее из-за того, за что, по собственным словам, якобы простил.

А она всей душой прикипела к Габриэлю, торговцу коврами на пенсии, «ныне джентльмену праздного образа жизни», — из-за способности потешаться над собственной телесной немощью, из-за того, что его голубые глаза видели ее насквозь, хотя чашку с чаем он подносил к губам по безумной спирали. В родном домике Бена в Кидлингтоне вся каминная полка была заставлена семейными фотографиями, в этом тесном кружке все явно держались друг за друга, но никто не собирался заставлять Тессу строить из себя трепещущую от обожания подружку. У нее возникло чувство, что ее странным образом приняли, как будто безусловная любовь родителей к Бену распространилась и на нее, хотя она ровным счетом ничего не сделала, чтобы это заслужить. Видимо, именно поэтому в отношении Дунканов ей и виделась какая-то странность: она ничем не заслужила их теплоты, поэтому теплота казалась безличной, безотносительной к ее состоявшимся и несостоявшимся достижениям.

А вот любовь к ней Бена всяко не была безусловной. Бен убедил себя в том, что поехать в Эдинбург ее заставила загнанная вглубь боль утраты собственного отца, — в разговорах с ней он об этом даже не