Читать книгу - "Латинист - Марк Принс"

коническими башнями и тонкими ажурными навершиями; Тессе почему-то вспомнился замок Золушки в Орландо, иконография детских грез, ни быстренько переоделись, каждый в своем номере, дошагали до конференц-зала; полы ее блейзера развевались на ветру, холодный воздух заползал под куртку. За столом у входа в одиночестве сидела молодая женщина — Тесса знала ее имя по организационным письмам, видела ее фотографию на страничке преподавателей университета, — студентка-докторант, как и она сама; перед ней лежал клипборд и раздаточные наборы для участников, из холла этажом выше просачивались голоса. Они зарегистрировались, поднялись по лестнице в просторный зал с высоким потолком, где вокруг двадцати с лишним столов, заставленных посудой и приборами, расположились, беседуя, участники. Тесса просмотрела программу и увидела, что доклад ее сразу после ужина, в рамках пленарного заседания; Криса начали замечать, к нему потянулись люди. Названия остальных докладов были позазывнее, например «Стремнины Стикса: новая трактовка загробного мира на материалах надгробных надписей юлианского периода»; Тессин доклад на их фоне выглядел сухо и безыскусно: «К вопросу о сущности жанра в отрывке об Аполлоне и Дафне у Овидия». Крис представлял Тессу все новым людям, и она каждый раз страшно смущалась, видя на бирке имя автора очередной знаменитой статьи; хорошо, что Крис был рядом и помогал ей выплыть из этого потока. Армон Пуату: короткие седоватые волосы стоят торчком. Кольм Фини: рука, как ни странно, человеческая, сухощавый, с колким пронзительным взглядом. Фиби Хиггинс: копна седых кудрей, обнаженные кривоватые зубы. Тут собралась половина гребаных мэтров западного мира, и когда все уселись за ужин (Криса и Тессу поместили в разных концах зала), на нее вдруг обрушилось невыносимое чувство полного одиночества.

Рядом с Тессой оказался багроволицый шотландец с огромными ручищами и вторым подбородком, он попытался вовлечь ее в беседу, но все мысли почему-то сосредоточились на одном-единственном пожухшем цветочке из букета в центре стола и на полной неуместности ее присутствия здесь, в Эдинбурге. Что, господи прости, она здесь делает? Кем надо быть, чтобы бросить убитого горем бойфренда и отправиться делать доклад на конференцию по мертвым языкам? Кто эти люди и кто она? Кто-то налил ей в бокал белого вина, поставил перед ней тарелку с филе шотландского лосося. Она нервически тискала в пальцах край белой скатерти, устилавшей весь стол, а в мозг ввинчивались мысли о Бене и Габриэле. В вине мерцали блики света и оживленного разговора, гул голосов взмыл на почти недоступную уху частоту, а Тесса вдруг перенеслась в тот вечер, когда Бен познакомил ее с родителями.

Габриэль, лицо которого раскраснелось в свете свечей, мнет в пальцах белую скатерть.

— Соткана вручную на фессалийских холмах, — поведал он. — Если потрогаете, ощутите волокна хлопка бороздками кожи, не то что эти современные скатерти, сплошная синтетика.

Тесса буквально чувствовала, как Бен с ней рядом закатывает глаза — ужин в небольшой оранжерее у Дунканов они начали на благопристойном расстоянии, но постепенно стулья их сблизились, плечи то и дело соприкасались, и она всякий раз чувствовала, как Бен деревенеет. Он предупредил Тессу, что отец его большой балагур, считает себя человеком начитанным, любит помучить гостей всякими историями из фольклора и мифологии, имеющими касательство к его любимому предмету: тканям. Габриэль сорок лет торговал коврами.

— А знаете, сколько Пенелопа ткала саван Одиссею? — спросил Габриэль.

— Лет тридцать? — предположила Тесса.

— Двадцать! Грош цена вашему оксфордскому образованию! — Он рассмеялся. — Саван Пенелопы — только подумайте, какая тонкая штука! Какая проработанная. А в наше время ткачество уже совсем не то.

Тесса подумала, что это довольно странное утверждение, а мысль, что Габриэль повторял эту виньетку все сорок лет своей профессиональной деятельности, причем всякий раз лишая гомеровский текст его исконной красоты, ее слегка задела.

— Однако в поэме саван служит еще и обманкой для женихов: Пенелопа им говорит, что выйдет замуж, только когда закончит работу, но каждую ночь распускает сделанное, выгадывает время, чтобы Одиссей успел вернуться из Трои. — На лице Габриэля, озаренном светом свечи, появилась растерянная улыбка, и Тесса продолжила как можно деликатнее: — Уверена, что саван был изумительный. Но, боюсь, срок в двадцать девять лет говорит не столько об искусности и проработанности ее изделия, сколько о ее хитроумии, а еще — можно и так это интерпретировать — о верности супругу.

Бен с Матильдой засмеялись над Габриэлем, тот густо покраснел, Матильда же произнесла, высоко и визгливо:

— Грош цена твоему образованию!

После чего Габриэль тоже расхохотался.

— Все по-честному, — сказал он Тессе.

Ее изумило ласковое выражение его лица, готовность уступить — это было так не похоже на ее отца, на лице у которого всегда лежала печать полного безразличия, а эта его гребаная лысая голова непрерывно порождала возражения, протесты, софизмы, даже когда он знал, что неправ. Жизнь собственной семьи она по-прежнему осознавала так же, как и в детстве, а в доме Дунканов присутствовала безыскусность, которой у Темплтонов не было, скорее всего, вообще никогда, хотя Тессе очень хотелось верить, что когда-то она была, просто стерлась из-за привычки делать упор на личные достижения, а не на семейные узы.

А потом, когда они ехали домой на автобусе, Бен спросил: «А я жених или Одиссей?»

Когда она уходила в библиотеку, он интересовался: «Пошла ткать саван?»

Накануне вечером он сказал: «Я пойму, если ты поедешь в Эдинбург. Но пожалею, если не попрошу — всего лишь попрошу тебя — передумать».

А потом, за несколько минут до начала доклада, Крис обнаружил Тессу в щитовой. Она выскочила из-за стола, на лютом холоде несколько раз попыталась дозвониться до Бена, потом поняла, что физически не способна поддерживать какие-либо разговоры. В щитовой она достигла своего рода дзен-единения с темнотой и теплом, с гудением аппаратуры.

— Господи, — произнес Крис.

Тессу ослепил свет, хлынувший в дверь. Снаружи, в коридоре, стояла тишина — значит, все ушли в зал и ждут ее выступления.

— Я не уверена, что смогу, — сказала Тесса.

Крис немного помолчал, вдохнул, выдохнул. Он запыхался. Потому что искал ее.

— Послушай, — произнес из темноты его силуэт. — Что-то в тебе приняло решение сюда приехать. Не только в Эдинбург, но и в Оксфорд.

— Верно.

— Так вот, предлагаю смириться с тем, что в тебе это что-то есть. Хочешь с этим драться — вперед. Пинай, царапай, бей под дых. Только не сажай под замок. — Он мягко взял ее за плечи. — Ты — человек, у тебя свои недостатки. Но тебе они кажутся демонами. Зря. Они — часть тебя, сколько ты это ни отрицай.

— Да что мы вообще делаем? Зачем мы