Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

— Что ты мне скажешь? Что не нужно пугать девочку? И твой Рысь, кстати, верит, вот забавно.

— А давай ты не будешь приплетать Рысь.

— Не я же с ним сплю.

— Не я же хочу съесть Щепку.

— Ай какие мы грозные, диву даешься…

Пахло нежилым домом и сигаретами — окурки Яблоко разбрасывал повсюду. Роуз бездумно раздавила один носком туфли. От тишины закладывало уши.

— Где твои осы?

— Ты же их не любишь?..

— Но ты скучал по ним.

— Понаприписывают мне нормальных чувств…

Роуз вдруг поняла, как это будет: она вернется сюда через год, четыре, десять, вот у нее появляются морщины, круги под глазами все темнее, а Яблоко не меняется. Он наконец сел, взглянул, не щурясь, поправил подушку.

— Что ты хочешь?

Если бы она знала!.. Тишины. Ясности. Расплакаться. Ребенка. Спросила про другое:

— Просьба в силе?

— А у меня к тебе была какая-то просьба?

«Ты эту просьбу высказал во сне. Почем мне знать, была она или нет!»

— Да, — сказал Яблоко, — просьба, конечно, в силе, если тебе все еще нравится такой расклад.

Глаза у него на мгновение стали синими.

— А я вам говорю, — сказал судья довольным голосом и положил себе еще паштета, — я говорю, что это добром не кончится.

Томас рассеянно взял с блюда виноградину и посмотрел на свет. Закинул в рот.

— Вот-вот, — закивала Инесса, косясь на Томаса. — Приют, конечно, понятно кто строил, а все-таки вот так их выделять…

Томас пожал плечами, съел еще одну виноградину. Здесь никогда его не слышали и вряд ли вдруг начнут. Он и сидел здесь только потому, что так положено — отец сидел и дед… Тоже, наверное, щурились на окна, прикидывали, выглянет ли солнце, смотрели на спинки стульев и цокали языком — не вслух, так мысленно. Резная мебель, бархатные шторы, уже не блеск, еще не запустение.

Томас повернулся к судье, чтобы спросить хотя бы что-то:

— А вы не знаете… простите, вы не знаете, где сейчас Анна?

Судья не спеша дожевал паштет, ответил:

— Обещала скоро прийти. Она вам зачем?

Да ни за чем, в общем-то, кроме того, что без нее смертельно скучно. Они сидели неполным составом Неравнодушных К Судьбе Города Людей и что-то обсуждали, как обычно. Ну как что-то… Приют — закрыть, детей — а кстати, вот куда детей?.. Ему, мастеру, впредь быть осмотрительней. Минута за минутой, час за часом, раз за разом и год за годом одно и то же. Адвокат в темно-синем, судья в сером, кувшины с соком, матери в вуалях. По идее он, как мастер, должен все собой скреплять, но сил хватает только не зевать совсем уж в голос. И сквозняки еще… Он стал думать о Роуз, но Роуз здесь появляться не желала даже в виде воспоминания — и правильно делала. Можно еще думать о Щепке, только раздумья эти не то чтобы очень радостные.

«Что ты ей дашь? Она тебя просила? И сам-то мучаешься без пути, без цели — куда ты ее за собой потащишь? И осень только-только началась, пока дотянешь до первого снега, совсем забудешь, кто ты есть, зачем ты есть».

Томас поморщился и стал смотреть на свои пальцы, на блюда с виноградом и орехами, на стол темного дерева, покрытый лаком. Адвокат рядом сложила из салфетки лилию и украдкой подвинула в сторону судьи, поймала взгляд Томаса и улыбнулась одними губами.

«Да тут вода по трубам ленится бежать, согреться невозможно. Что за наглость!»

— Поставим печь, — пообещал Томас чуть слышно. — Нет, размуруем старую, начнем топить. Давай не доводить до крайних мер.

Мэрия фыркнула, хлопнула форточкой, от шторы поднялось облачко пыли.

— Не притворяйся хуже, чем ты есть, — попросил Томас, — сделай мне назло. Докажи, что ты лучше, чем я думаю.

Ха, не на ту напал. Она молчала. Вода в трубах помедлила секунду, а потом хлынула с таким напором, что Томас чуть не подавился. Хорошо же. Если он знает мэрию хоть сколько-нибудь, то скоро в зале станет очень жарко. Хотели печку — вот она вам, печка.

— Спасибо, — шепнул Томас, — спасибо тебе большое.

Мэрия пряталась за шум воды, не отвечала.

Он, конечно, увлекся диалогом — со зданиями всегда проще, чем с людьми, — и пропустил какой-то поворот беседы, потому что все вдруг уставились на него, кто испуганно, как адвокат, кто в ожидании, как судья, кто торжествуя, как Инесса с ее свитой — словно хищная рыба и мальки.

— Прошу прощения, — сказал Томас, — я отвлекся. Некоторые вещи требуют срочных решений.

Адвокат что-то шептала ему одними губами. Что-то очень знакомое, но что? Надо бы наконец запомнить, как ее зовут.

Адвокат все шептала одно и то же слово: «При-ют, При-ют…» Но что Приют-то? Что он пропустил?

— Я пропустил последний поворот беседы, — сказал Томас как можно медленней, — прошу прощения.

— Или два поворота, — согласился судья слишком уж мирно. — Или даже все три, тоже бывает. А вас тут между тем желают видеть.

Тут только Томас разглядел, что в зал успела проскользнуть служительница, вся в белом, совсем молоденькая. Складки на платье у нее были какие-то неестественно застывшие, словно у статуи, а может, она и была ожившей статуей, кто их тут разберет. В туфлях-балетках — это осенью-то! — засеменила к Томасу и, запинаясь, оглядываясь поминутно на судью, объяснила:

— Мастер, знаете… Мне неловко вас беспокоить, но вас просят…

«Кто просит, о чем? В любом случае хуже, чем это заседание, ничего быть не может, а раз так…»

— Кто просит? — спросил Томас. — Насколько срочно?

Девушка попыталась показать глазами, ее распирало от смеха и неловкости, но почему?

— Объясните, пожалуйста, словами, — попросил Томас, — я не очень понимаю.

— Вас хотят видеть, — сказала девушка, задыхаясь не то от восторга, не то от ужаса. Томас представил, как она взахлеб рассказывает это все подружкам. — Вас хотят видеть люди из Приюта прямо сейчас, они стоят там, у порога.

— Сейчас я выйду к ним, — сказал Томас и тут же обозлился: «Почему это? Я что-то обещал, что-то должен? Почему я срываюсь на помощь посреди дня и во время обеда? Что там у них, в конце концов, стряслось, и Рысь им на что, или кто там отвечает?»

Йэри в его голове повторил: «Защита и покровительство».

Да чтоб его!

— А вам не надо выходить. — Девушка прыснула. — Они за дверью ждут, пока я доложу, я их уговорила, что так правильней.

— А кто именно ждет?

Он представлял себе, конечно, Щепку, еще — со страхом и надеждой — Роуз… ну и Рысь, может, но в дверь ввалились Я Вам Клянусь и двое незнакомых —один повыше, другой пониже. То есть как ввалились: пытались аккуратненько войти, но в процессе затеяли драку и споткнулись.

— О, — возвестила Инесса, — а вот и предмет нашей, так сказать, беседы.

— Кто? — изумились парни. — Мы — предмет?

Они, может быть, и старались выглядеть прилично — даже надели рубашки поверх маек, только погладить их забыли. Они, может, и не хотели его выставлять в дурацком свете, а все равно ведь выставили самим своим видом. Явиться в комитет, на заседание, а у двоих вон даже джинсы рваные! И походка у них хозяйская, ничуть не вежливая, походка хулиганов, которым на этой улице все можно. Инесса отодвинулась в тень и там замерла, источая холод. Один из парней запустил руку в вазочку с орехами и получил локтем под ребра от другого. Я Вам Клянусь поймал взгляд Томаса и закатил глаза:

— Знакомьтесь, мастер, это Артур. — Только что ткнувший товарища под ребра молодой человек прижал руку к сердцу и поклонился. Его рубашку в бело-красную полоску будто даже пытались гладить, но до конца не успели. — А это Феликс, — продолжил Я Вам Клянусь, и второй юноша, помладше, прижал к сердцу кулак с орехами и тоже поклонился.

Что ж, прекрасно.

Приют и главные люди города смотрели друг на друга.

— Гхм, — сказал Томас. — Я полагаю, вам следует сесть.

Каким-то волшебным