Читать книгу - "Фуга - Елена Владимировна Ядренцева"

причесался пятерней и мысленно сверился со списком: Щепка тут, в зале тоже остались старшие на всякий случай, в столовой есть минимум черный хлеб и соль и вчера кто-то еще наварил овсянки. Да, жить можно. Чаю глотнуть — вообще терпимо станет…

Рысь спускался по лестнице, и рядом девушки в обнимку с полотенцами спешили в душ. Самые ранние уже оттуда поднимались, несли с собой запах шампуня, мыла, облака пара, и в этих облаках, отмахиваясь от чужих мокрых волос, Я Вам Клянусь вполголоса объяснял Рыси, что происходит:

— Ну, если коротко — он согласен прийти… привет, Алина. А остальные важные шишки просто жуть как огорчены… утречко, Саша… что мы решились в этот мирный денек… здравствуй, Даша… что мы решились их побеспокоить… Слушай, слушай, а это ягодами пахнет или чем?..

Рысь потряс головой. Я Вам Клянусь вился вокруг, успевал на ходу приобнять девушек, но между тем возвращался все к тому же:

— Ну то есть он не то чтобы жаждал нас выслушать, но и не посылал, а вполне мог бы. Ты только, знаешь, ты его не бей снова, ладно? Здравствуй, Настасья, привет, Лина, здравствуй, Элен… Они там еще сказали, что это мы приносим городу черные сны.

«Ну да, конечно, мы ж Приют, всегда всё из-за нас». Злость была даже не мгновенная, горячая, та, что выплескивается криком или вспышкой, а какая-то новая, колючая, и говорить Рысь сейчас мог только отрывисто:

— То есть он придет?

— Сегодня утром, да. Мы потому к тебе все и приперлись, чтобы ты подготовился, и все такое.

«Мастер придет сегодня. Это значит?..»

— Он еще фыркнул, типа, очень трогательно, трогательное единодушие или как там… Он нам, такой, — садитесь, а мы — спасибо, и все стоим, такие, в этом зале, там еще, знаешь, супчиком так пахло…

«Придет сегодня. То есть надо быть приличными? Надо, упаси сила, с ним здороваться? Попросить мелких, чтоб попались на глаза и выглядели бедными детьми… Хотя они-то и без просьбы такие».

Он был надеждой для них, а они его бесили. Он приносил в рюкзаке разные книги, и никто потом никогда их не читал, если бы Рысь не заставлял почти что силой. Старшие девушки порой накидывались стаей, трясли дары, пролистывали, рвали друг у друга из рук, но искали не знаний, а любви. Рысь не ведал, откуда взялась мысль, что мастер станет среди них искать жену — однако девушки всерьез ждали записки. «Ищу брюнетку, нрав веселый, 20+». Под это подошла бы почти любая, а какая вдруг нет — та перекрасилась бы.

— Извините, — сказал мастер, и стул под ним, конечно, заскрипел, и в окно, как нарочно, заглянуло солнце.

Роуз прищурилась. Солнце бесило ее с самого утра.

— Извините. Вы не могли бы объяснить, что именно вы от меня сейчас хотите?

Рысь как-то весь заледенел лицом, даже, кажется, подбородок стал квадратней, а мастер либо не замечал, либо не придавал значения, либо злорадствовал — с него, похоже, станется. Роуз нашарила под столом руку Рыси и почти плюхнула себе на коленку — Рысь даже дернулся, хоть коленка была в джинсах. «Ты что творишь?» — точно спросил бы он сейчас, не будь тут мастера, и Роуз ответила, все прижимая его руку, не отводя глаз, хотя солнце и слепило, всеми мыслями, всей собой: «Тихо, милый! Он же только и ждет, что ты сорвешься, может, сам не понял, но очень ждет, ему же тоже хочется с тобой подраться, только он мастер, а ты человек Приюта. Ты все равно лучше всех. Он тебя не стоит».

Неизвестно, что Рысь разобрал в этом безмолвном призыве, но ладонь ее стиснул и не отпускал и зубы тоже стиснул.

Роуз вздохнула и спросила:

— Будете чай?

Рысь посмотрел на нее мрачно, мастер — как будто только что увидел. Ну да, конечно, какой чай, когда такое. Это все низменный, обыденный подход.

— Есть зеленый, есть черный. Заварю, да?

Этот свой голос Роуз ненавидела. Таким голосом говорят сестры в больницах, когда уверены, что их не поймут, а сказать надо. Голос-издевка, голос-мятная-конфетка, в меру спокойный, в меру дружелюбный, она научилась ему еще дома, до Приюта, когда весной у тети начались истерики. «Ты будешь чай? Надо поесть. Принести суп?» Рысь на такое отвечал разве что фырканьем, а вот девочки правда успокаивались да и мальчики тоже. Хоть прислушивались. Голос, который вообще-то выдает, что ты считаешь собеседника ребенком.

— Мастер, а вам какую чашку? Темно-синюю?

Мастер смотрел на нее как на умственно отсталую.

— Мне, — выдал наконец, — не очень важен цветовой оттенок чашки. На ваш вкус.

Роуз ссыпала в маленький чайник заварку, ставила на плиту большой чайник, слушала краем уха гвалт за дверью — а Рысь выдыхал за ее спиной, и это было главное. Переставал леденеть, и сжимать руками сиденье стула, и думать, что проваливает тест. «Какой тест, милый? Кто тебе судья? Почему ты так злишься именно сейчас?» Она надеялась, что хоть часть этих мыслей до него донесется на тесной-то кухне.

Чай специально сделала до отвращения сладкий, под стать тону. «Милый, а ты ответишь мастеру?» И он ответил.

— Яблоко хочет сожрать Щепку, — начал хрипло, глотнул сладкого чая и закашлялся. — Яблоко хочет сожрать Щепку, не знаю почему. Раньше ни на кого не покушался, кроме меня.

— Кроме вас?..

— Это было оговорено. Он помогает мне удерживать Приют, а я даю ему себя… ну свою силу. Да ваш отец об этом точно вам писал.

Мастер кивнул так, что стало понятней некуда — конечно же, конечно, вы не читали его письма. Замечательно. Бедненький старый мастер, никто-то не хочет вчитываться в его записки — ни этот, ни тот…

— Я, гм, не думаю, что мой отец одобрил бы подобную сделку. И потом, что значит — даете силу?

— Вы издеваетесь?

Ну вот, опять они сцепились, боже. Сколько они смогут вот так бодаться — полчаса, час? И даже если Рысь проявит чудеса владения собой и не кинется в драку в этот раз, они все равно не договорятся. Им тесно двоим. Пришлось влезть в дуэт тихим третьим лишним:

— Мастер, у нас не принято о таком спрашивать. Считается бестактным. Правило этикета.

Когда говоришь почти-почти шепотом, есть шанс, что тебя наконец услышат, и мастер снова посмотрел на нее, снова сверху вниз. Он что, думает, это устрашает?

— Простите, что пришлось напоминать, — продолжила тем же бесцветным голосом, — уверена, вы так огорчены, что допустили только что оплошность. Вы очень заняты, вас можно извинить. Мы тоже заняты. Нас, наверное, тоже можно.

Теперь уже Рысь сжал ее руку под столом — не увлекайся, мол, зачем перед ним?.. Роуз погладила его пальцы — правда незачем. Вдруг показалось — незачем вообще все.

Мастер сделал глоток остывшего сладкого чая и явно выругался бы, не будь здесь Роуз.

— Ну хорошо, — сказал он, — хорошо. Возможно, я и впрямь не до конца… неверно… возможно, я недостаточно внимательно читал письма отца, но сейчас я не понимаю, о чем речь.

«Ха, недостаточно. Если бы вы хоть краем глаза их читали, приехали бы в город раньше. Или нет?»

— Возможно, я допустил ошибку, как и вы. Но что вам нужно конкретно сейчас?

— Нам нужно, мастер, чтобы вы взяли Щепку к себе в дом. У мастера есть власть спасти кого-то, кого-то одного отсюда то есть, и вы же все равно с ней подружились?..

— В каком смысле «взял в дом»?

— Взяли ответственность…

— Вы думаете, у меня ее недостаточно?

Рысь снова вздохнул:

— Если уж начинать про ошибки, то смотрите.

И шлепнул на стол — как козырную карту — сложенный вчетверо лист из записок мастера, старого мастера, но новый мастер лист не взял. Уставился на Рысь с какой-то новой глубиной во взгляде, с темнотой, и Роуз замерла с чашкой в руке. Что-то менялось на ее глазах — поезд сворачивал не по той стрелке, сгущались тучи над солнечным полем, новое будущее