Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

Фоме, что это травмат. Подкравшись со спины, Тиктак приставил пистолет к затылку жирдяя, тот дернулся, но Тиктак шикнул: «Сидеть! Оружие сюда!» Толстый вытянул из кобуры точно такой же пистолет Макарова и отдал Тиктаку. «И телефон!» – приказал Тиктак. Сторож отдал мобильник. Тиктак ткнул толстого к бытовке – вперед! Жирный встал, скрипя стулом, зашел внутрь бытовки и, обернувшись, сказал: «Если вас монгол прислал, то вы в жопе! Кинет». Тиктак запер дверь и повесил тяжелый замок. На окнах ржавела решетка. «Если вынесет дверь?» – спросил Фома. «Не вынесет, – ответил Тиктак и добавил: – Не за что здесь умирать». Нашли нужную теплицу. «Сначала те, потом эта», – сказал Тиктак.

Второй сторож спал в хмельном забытье на дырявом диване, доживавшем свой век под открытым небом. Тиктак ткнул дозорного в плечо, но тот, сухой и долговязый дядька, мычал и пускал слюни. Привязанный алабай загавкал, но быстро потерял к налетчикам интерес и обратился к миске с кормом. Теплицы СТ-16 и Ф-04 располагались в двух шагах друг от друга. Буква «С» на первой местами стерлась, внутри выращивали баклажаны и горох. Тима пожал плечами и протянул напарнику зажигалку системы «Зиппо». «Закончим уже с этим», – предложил он.

Оказавшись внутри теплицы, Фома вынул из сумки бутылку с огненной жидкостью и поджег скрученную тряпицу, служившую фитилем. Швырнул снаряд, и полыхнуло. Проделав так несколько раз, Фома добился качественного пламени: жар облеплял лицо. Нагрелась маска, дышать становилось невыносимо. Он выбрался на воздух и, упав на землю, жадно отдышался. Рядом полыхала вторая теплица. Тиктак помог подняться и, подбодрив, обещал лично расправиться с собаками. Так что последняя теплица достается Фоме.

Покинув усадьбу, похожий на катафалк «крайслер» катился по ночной дороге. Машину обступал лес с его вековечными соснами, высокими и громкими в непогоду, застилавшими разлапистыми верхушками небо. Накрапывал дождь; ровный асфальт позволял ехать быстро, но Полина тащилась, потому что выпила и боялась кого-нибудь сбить. В ее ушах застыл волчий вой; он, как надоедливый мотивчик, крутился в голове. Мелькнула перед носом чернобелая палочка, и Полина, выругавшись, съехала на обочину. Полицейский представился и спросил удостоверение; молодой и симпатичный, лейтенант скорее напоминал актера, снимавшегося в фильме про ГИБДД. Возвращая права, полицейский нагнулся и учуял запах алкоголя, предложил дунуть в трубку, и Полина сунула парню двадцатку. Он помялся и согласился, но при условии, что машина останется на стоянке у ближайшего мотеля. Он отгонит ее вместе с нарушительницей. Полине ничего не оставалось, как принять капитуляцию.

Полицейский предложил девушке перекусить в ресторане мотеля «Рябинка». Полина согласилась. Он угостил ее плотным блюдом из баранины, картофеля и салата, добавил штрудель и черный кофе. Расплатился пятеркой, вытащенной из недавно полученной двадцатки. Разговор не клеился: Поля жевала баранину и уворачивалась от вопросов, своих не задавала. Отужинав, полицейский попросил ее номер телефона, но она ответила, что совсем не пользуется мобильником. В соцсетях ее тоже нет. Он кивнул и выложил на стол десять тысяч, объяснил ей, как забрать ключи от машины в отделении, и пожелал приятной ночи. Поля сгребла деньги и проводила парня взглядом. Когда он сел в машину, она вышла из мотеля, собиралась позвонить Фоме или вызвать такси, но передумала. Перешла по светофору оживленное шоссе и, найдя нужный спуск, окунулась в лесную чащу.

Лес густой и темный, сосны сменяли дубы, осины и рябины. Она гуляла тут, когда ездила в больницу к Свете. Дождь припустил, под ногами чавкала размякшая грязь, лес без лунного света напоминал царство вечных фьордов. Полина пробиралась по узкой тропке, натоптанной грибниками, смотрела под ноги. Скоро ей сворачивать к дачному массиву, через него выйдет к гаражному кооперативу, а там и остановка – автобусы еще ходят. Полина вспоминала стылый вой, и ей делалось грустно. Она замерла и спряталась в траве, заметив фонари машин: два внедорожника и микроавтобус. Машины медленно пробирались по заросшей и брошенной дороге к мосту через Выкшу, ведшему на остров Гагарин, где доживал свои дни законсервированный санаторий «Комналун», место в прошлом привилегированное, отданное под досуг и восстановление летчиков и космонавтов. Машины шли из пансионата, в этом Полина не сомневалась. Подпрыгивая на кочках, мини-кортеж никуда не торопился, но все-таки ускользал, и Полина решила проследить за ним, несмотря на погоду, поздний час и веру, что она занимается форменным идиотизмом.

Последняя теплица провоняла терпким запахом протухшего мяса – так пах белый цветок дурмана и еще какая-то дрянь, которую Фома распознать не сумел. Про дурман ему однажды читала Милана, показывала картинки. Растение используют в колдовских обрядах. Фома посчитал оставшиеся в подсумке бутылки – пять штук: хватит, чтобы все тут спалить. Щелкало пламя бушующего рядом пожара, и Фома понял, что сгорит больше трех теплиц. Он поджег смесь и бросил – вновь разыгрался огонь. Фома заметил движение в дощатом полу. Открылась квадратная крышка люка, из черного провала выбрался мужчина в белом халате и маске. Он размахивал руками и пятился. «Не убивай! Я тут работаю! Я просто тут работаю!» – закричал мужчина, и Фома показал ему, чтобы убирался прочь. Тот сбежал, оставив подпол открытым. Несмотря на жар и копоть, Фома все-таки шагнул на крутые ступени.

Пробирал холод. Автоматически загорелись белые лампы, осветив прямоугольный стол из нержавейки, лабораторные принадлежности вроде микроскопа, колб, мерных цилиндров, пробирки и холодильники, обступавшие стол. В холодильниках висели на крючках пакеты с кровью. Фома дернул за ручку дверцы, и она поддалась. Снял с крюка один пакет и осмотрел: ни маркировок, ни группы, только дата – двадцать пятое января две тысячи двенадцатого. Обследовал другие – разные даты, никакой логики или закономерности. Повалил дым. Откашлявшись, Фома сунул один пакет за пазуху и поспешил покинуть теплицу.

Небо окрасилось красным, огонь добрался до опор с проводами, и они ломались с хрустом. Корчась от нестерпимых мук, скрежетал и выл в пекле поликарбонат. К его мучениям примешивался собачий лай, переросший в беспомощный скулеж.

Вдруг Фому сшиб выбравшийся из бытовки жирдяй; правое плечо вспыхнуло от боли, что-то тяжелое придавило грудь. Размахивая кулаками, жирдяй принялся молотить пленника по лицу. Придавленный все-таки оттолкнул охранника и кое-как вывернулся из-под завала; во рту ощущался вкус крови. Жирдяй бурлил и тяжело дышал, как кит, выпускающий дыхалом струю воды. Он схватился за ступню налетчика, потянул к себе, но, потеряв равновесие, рухнул на колени. Фома бил ногами по вспотевшей морде, отползал и матерился. Кашляя, он стянул балаклаву и бросил ее в строительный мусор. Жирный оскалился и проговорил: «Ну, пацан, харю твою я запомнил!»

Хрипло надрывались