Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

и умалишенная душа становится добычей проводников кара нама. Наступит время, и проводники Иль-хана[13], набив животы грошовыми душами, возглавят восставшее войско Субэдэя[14], вдохнув в них второе существование. Войско сокрушит все веры и религии, кроме одной, что питается от пепла и тьмы». – «Но кто наряжает их в маски?» – «Верные слуги Эрлика вручают маски испуганным людям, боящимся знамений. И люди приносят себя в жертву», – говорит, словно шуршит гравий под шинами, Октай. «А что за ритуал с бубном?» – «Оплакиваю святыню, чтобы впредь возродилась». – «Иди с нами, Октай. Подвинемся». Октай кивает и знакомится с Игорем, Ритой и братцами-чехословаками.

На следующий день шаман находит одного непуганого пастуха и просит об услуге: наскрести сухарей на продажу, выдать овса иль сена, показать путь на Уральск, но такой, чтобы обойти заграждение. Пастух все исполняет и остается в городке одним из трех упрямцев, что не захотели сбегать. «Война кругом. Куда этот парад беженцев двинет?» – спрашивает у пастуха Клим. «На баррикады иль фронт. Но там их побьют. На заработки. В другие степи». – «А почему ушли?» – «Видали бесов. Они мечеть и сожгли. Не признают иной веры». – «Тоже бесов заприметил?» – «Ну а что? У меня глазей, что ль, нет?» – «Шел бы со всеми, спасался бы», – бросает ему Клим, укладывая фураж. «А мне страха нет, веры ни во что не осталось, так что трогать не посмеют».

Набирают из колодца мутной воды, хоть Октай и отговаривал, уверяя, что отравлена. Когда дилижанс сформирован, Патрик берется за вожжи и приказывает лошадям идти.

* * *

«По каким делам в Петроград занесло?» – спрашивают у Октая попутчики. Тот объясняет, что цаган-хана[15] предупредить торопился, трагическую гибель его предвидел. «Какой прок от царя монголам?» – «Нет, – качает головой Октай, – прок не единственным монголам, но всем на свете, потому как, померев, император дал волю дурной силе, она-то злых духов и выпустила, она-то и понукает служить гадкому и мерзкому. А когда брат на брата – оно самое кровавое, и мангысам жирнее добыча». Рита смеется: сказки о потустороннем ее веселят. Игорь спрашивает: «Куда теперь, Октай?» Монах отвечает, что домой, в Ургу, – нагулялся.

Рита мерзнет, чихает, заворачивается в ворсистые одеяла и натягивает свою меховую шапку на уши. Игорь обнимает ее; так и едут молча. Карета прыгает на выбоинах и громко скрипит, а Рита тихо спрашивает: «Нравлюсь тебе, Игорь? Поцеловать хочешь? Невдомек тебе, чем я на жизнь зарабатывала, отстранишься». – «Тайну в обмен на признание, если хочешь. Тогда меж нами не станет преград, будем честны». – «С мужиками спать приходилось, но не часто. Зубы чаще заговаривала, спаивала водкой, они, усталые, раньше засыпали. Плечи еще им массировала. Но я здоровая, у врача проверяться Прохор заставлял, нанимал ученого индийца. Ты не думай, я и понести могу». – «Хватила тоже», – посмеивается Игорь и гладит Риту по светлым волосам, удивляется такому взрослому лицу при наивной сути, или девка дразнит его? «Кошмары мучают. Я гранату-то бросила, чтобы вас спасти, а всё думаю – вдруг бы и вас убило? И о других тоже никак забыть не могу, там же щеглы были, а я их бах – и прибила навечно». Рита трет глаза, потому что щиплет от скопившихся слез. Игорь прижимает ее крепче и шепчет на ухо, чтобы никто не расслышал: «Пускай у тебя договор с Климом, но ты его расторгни и оставайся со мной, Рита. Я слово тебе дам, что никогда тебя не оставлю и буду заботиться. Только и ты дай обещание, что серьезно мною увлечена, а не простые игрушки. Но подожди, слушай дальше. Моя первая тайна в том, что я дворянских кровей, фокусник меня раскусил. И вторая правда – я в Даурию спешу, чтобы убить человека, и, признаюсь, не уверен, что останусь в живых. То вшивая банальная месть, но исполнить ее я обязан. Третьей тайны нет, а то, что влюбился я в тебя сразу и окончательно, то и не тайна совсем. Не скорби над мертвыми – сколько их еще будет; нам выпало горячее время и страшный год, и мы переживем его и протянем еще очень-очень долго или погибнем, как гибнет прежний мир, в котором я родился». Рита всхлипывает и улыбается, затем целует Игоря в щеку и кивком подтверждает простые слова: «Обещаю остаться с тобой и никуда не пропасть. И выхаживать тебя, и лечить твои раны. Уцелеем, Богородица не даст сгинуть». Игорь целует ее в макушку и тяжело выдыхает – наконец-то выговорился, и слава богу.

Границу с Российским государством дилижанс проходит гладко. Клим объяснился прямо, доложив, что катит в Читу к атаману, но и в Омск зайти намерен. Остальные пассажиры – с ним, от советской власти ничего не хотят, потому и драли когти, когда появилась возможность.

В Уральске их первым встречает киргиз на мохнатом верблюде; он сидит меж двух горбов и ухмыляется. На дилижанс таращатся городские, когда он проходит под Триумфальной аркой, а потом движется по Большой Михайловской, мимо Невского собора и бакалей, аптекарского магазина и кабинета нотариуса. Окна зданий забиты полугнилыми досками, а на каменной кладке виднеются выбоины от мелких снарядов. На дорогах скверно, люд замкнутый и пуганый. Проезжают Государственный банк, тоже заколоченный и грязный, и по воле Клима на углу Туркестанской площади сворачивают на изгибистую улочку, подвернувшись свисту и взору чумазых подростков, сидящих на заборе. Подростки улюлюкают, и тогда Клим спрыгивает наземь, пугает их, махнув люгером, и правит уставших лошадей. «Знаешь дорогу, раз так уверенно топаешь?» – спрашивает Игорь. «Бывал тут, есть дружочек», – кивает Клим.

У низенькой избы спешиваются, загоняют лошадей в стойло, и Клим строго советует Мареку и Патрику накормить кобыл чуть позже, а пока дать воды и переждать, чтобы сено в пузе не раздулось, а то животина пропасть может. Марек кивает, а Патрик вдруг встает в позу и спрашивает: «Чего ты с нами как с обслугой обращаешься, плут?! Я вижу, что ты скользкий, как змея! А еще командуешь». – «Эх, парень, а ты ж мне нравишься, я ж тебя полюбил по-отечески. Негромкий да соображает – чем не сын? А ты выступать надумал».

Клима обнимает худой черкес, тащит бурку продрогшей Рите и помогает управиться с подпругой. «Карета ваша, – говорит, – притягивает взгляды, где вы ее только раздобыли такую приметную?» Марек пускается в объяснения, вспоминая чудесное спасение и незадачливого заморского путешественника. Черкес смеется, каркая, и провожает всех в дом, но криво посматривает на Октая. «Сутки назад он сгоревшую мечеть оплакивал, ладный